Общежитие ЮФФТ’а помещалось, правда, в новом доме, но выстроенном наспех при недостатке всех строительных материалов. Плохо выбеленное, едва окрашенное, с торчащими повсюду отопительными, водопроводными, канализационными и иными трубами, трубками и проводами, оно не вызывало к себе ни любви, ни жалости со стороны его населения. Вероятно, вследствие этого, даже в более короткий срок, чем обычно, было приведено оно в ужасный вид, запачкано, запылено, заплевано и забито корзинами, кадушками, корытами, горшками, обломками мебели и обрывками платья, всем тем грязным, вонючим и ни на что не годным хламом, которым, отчасти из страха перед возможной нуждой, а больше всего по лени и привычке к грязи, забиваются у нас в домах коридоры, углы, уголочки и всякое свободное место вообще.
Гарри должен был пройти длинным коридором своего этажа, потом спуститься вниз и пройти в самый конец нижнего этажа, где помещались работницы. Он старался проскользнуть узкой тропинкой между шкафами, поленницами дров, разбитыми стульями и пустыми ящиками, чтобы не цепляться за гвозди и углы новеньким своим пиджачком и полосатыми брючками. Он искусно миновал все опасные места и не выразил ни единым намеком своего неудовольствия; только, очутившись перед серой дверью с чугунным номерком, вздохнул он и, постучавши, отряхнул брючки и полы пиджака.
Некоторое время после того, как он назвал себя в ответ на вопрос, за дверью царили суета и беспокойство. Они улеглись не раньше, чем он вторичным и нетерпеливым стуком напомнил о себе.
Тогда дверь распахнулась, и молодому человеку было предложено войти. Гарри вошел, кивнул трем девушкам, стоявшим у своих кроватей, и направился к четвертой, заметив на ходу:
— Я к Кетти!
Молодая девушка с кокетливым именем, покраснев, поспешила ему навстречу. Она протянула руки и отступила назад в невероятном смущении. Подруги ее, возглавляемые высокой и строгой девушкой, немедленно оставили комнату. При этом старшая из них, приоткрыв дверь, напомнила:
— Десять минут, не больше!
Гарри с недоумением обернулся к двери, потом к Кетти.
Девушка пояснила, краснея еще больше:
— Это ничего, это так мы условились. Когда мужчина приходит к кому-нибудь, то чтобы остальные уходили… А то, знаешь, ужасно неудобно!
— Я думаю, — поощрительно заметил Гарри, — не очень аппетитно глядеть на людей.
— Вот только всего на десять минут… — жалобно сказала Кетти.
— Да, в такой регламент уложиться трудно, — усмехнулся Гарри, но тут же, впрочем, стал суров и строг, выбросив на постель письмо. — Вот письмо тебе, от родных, наверное! — пояснил он и строго остановил девушку, увидев, что она потянулась к письму: — Оставь, прочтешь после. Или тебе письмо интересней, чем разговор со мной?
— Гарри, — воскликнула девушка с нежностью и тоской, — зачем ты так говоришь…
Она протянула руки, скользнула по краю постели, спустилась к его ногам и положила голову на его колени.
— Не о любовных содержаниях будет речь, — сурово отстранил он ее, — а о деле.
— Все равно, Гарри, о чем хочешь.
Она слушала его и соглашалась со всем, что он говорил. Но мысли ее были заняты только одним им.
Гарри сказал сухо:
— Вот что. Если будут тебе какие-нибудь письма, то будешь мне отдавать, поняла?
— Поняла, Гарри!
Она тихонько тянулась руками к его чудесным бакенбардам, так чтобы он не видел, и ласково гладила не волосы — нет, это было бы слишком, — а только воздух возле них, и замирала от наслаждения.
— Затем, — сурово приказывал он, — если кто-нибудь из посторонних будет спрашивать Ненюкову, ты выйдешь к нему и скажешь, что, мол, Катя Ненюкова ушла по делу, вернется не скоро и вообще ее трудно застать, а я, мол, ее самая закадычная подруга и все ей передам, что угодно. Поняла?
— Поняла, Гарри!
Взволнованные пальцы ее скользнули нечаянно по его щеке. Гарри поднялся тотчас же и сурово отстранил ее руки.
— Ну, довольно, довольно. Обрадовалась!
— Гарри! — простонала она.
— Ну, что?
Он взглянул на нее с некоторым любопытством и даже улыбнулся ее порозовевшим от волнения щекам, блистающим от страха глазкам.
— Гарри, — пробормотала она, — Гарри… Костюм мой готов!
— Ого, — заинтересовался Гарри, — шелковый готов?
— Ну да, шелковый, Гарри! Такая прелесть, Гарри! Хочешь, я надену сейчас?
— Некогда, после…
— Когда же, когда, Гарри! Я в нем хорошенькая, я совсем как барышня, ты не отличишь меня от конторских, Гарри!
Гарри был смягчен этим страстным призывом. Он, улыбаясь, приблизился к девушке и, небрежно обнимая ее, прошептал:
— Когда же придешь?
— Гарри!
— Ну, например, сегодня, да?
— Гарри, сегодня. Сегодня, сегодня, Гарри!
Гарри задумался, потом достал из бокового кармана объемистую тетрадочку, испечатанную машинными буковками через лиловую копировку, и передал девушке.
— Сначала прочти это.
Девушка отступила и не сразу приняла подарок. Влюбленное сердце ее не лежало к бумажным ласкам. Лиловые строчки, да еще смазанные и не очень четкие, наводили на нее страх и уныние. Однако она покорно спросила:
— Гарри, что это такое?
— Прочтешь — увидишь, — сурово сказал он, — но без этого совместная любовь наша невозможна.
— Хорошо, я прочту! — согласилась она.
— Когда все поймешь и изучишь, тогда приходи. Поняла?
— Поняла, Гарри.
— Ну вот. Прощай… Десять минут уже вышли, — ехидно прошипел он и направился к двери.
Подруги Кетти, должно быть, находились где-нибудь поблизости, потому что, едва лишь дверь затворилась, как они, одна за другой, вернулись назад. Особая подружеская гордость запрещала им расспрашивать Кетти и обязывала ждать, когда она сама поделится пережитым. Но Кетти молчала. Оскорбленная ее молчанием Доротея грубо проворчала:
— Только зря людей беспокоите… Ничего, вижу, и не было у вас…
Кетти вздрогнула от обиды и зарылась в подушки. Горечь сползла с ее сердца, как весенний снег под пристальным солнцем. Она тихонько достала оставленную Гарри тетрадку и, с напряжением всех своих душевных сил, принялась за чтение.
Крупными буквами, разукрашенными красными и синими чернилами, в заголовке рукописи значилось: «Наказ моему предмету». Когда значение этих слов дошло до сознания Кетти, она почувствовала, как все тело ее облилось горячим стыдом и радостью.
Непрестанно краснея, в жару и волнении, она принялась за чтение наказа.
Наказ этот, представлявший из себя небольшой, но насыщенный содержательностью трактат, гласил по девяти пунктам следующее:
