«Это кошмар, это кошмар человеческой жизни!» — подумал он и с сумасшедшей торопливостью выскочил на улицу.
Из окон пивной в открытые фортки неслись пар, шум, говор, разбитые звуки усталого квартета. Хорохорин ощупал в кармане деньги и по забитым снегом ступеням спустился в подвальную дверь.
Глава IX
Федор Федорович Буров
Как это ни странно, но никто из авторов, и научных в том числе, не говоря уже о следователях, изучавших день за днем всю жизнь Хорохорина, никто не заинтересовался вопросом: где же провел Хорохорин и эту ночь и те три-четыре часа, которые отделяли первую встречу его с Верой от второй? А между тем, зная, что происходило с ним в эти немногие часы, можно было пролить свет на множество таинственных и непонятных мест, оставшихся не разгаданными для всех.
Когда Хорохорин вошел в пивную, насквозь пропитанную запахом дешевой кухни, табака и сохнувшего на людях в тепле платья, он, отыскивая глазами пустой столик, сейчас же заметил в углу у окна бритое, уже тогда начавшее оплывать лицо Федора Федоровича Бурова.
Буров также его заметил. Оба они до того момента встречались лишь на занятиях да иногда на заседаниях правления и едва ли сказали два десятка слов, не относившихся прямо к занятиям или обсуждаемому по повестке вопросу. Они с некоторым удивлением кивнули друг другу. Хорохорин был особенно поражен, хотя тотчас же вспомнил, что удивительнее было бы Бурова встретить сейчас во всяком другом месте, чем здесь. Но его присутствие могло помешать ему заняться своими мыслями среди успокаивающей суеты и нетрезвого волнения, что составляло цель его прихода, и он прошел в глубину тесного помещения.
Свободных столиков не было. Хорохорин решил уже уйти, но подлетевший к нему официант ласково указал ему на стул у столика Бурова, приглашая не стесняться всегдашнего посетителя.
Хорохорин вынужден был подойти, извиниться и сесть за его стол.
— Нет, пожалуйста, я очень рад, — сказал Буров, пожимая его руку, — здесь всегда ко мне кого-нибудь подсаживают, — усмехнулся он, — я думаю, затем главным образом, чтобы меня не пугались другие посетители!
Хорохорин велел дать пива и без улыбки ответил:
— Не вижу в вас ничего страшного!
— А, однако, и вы, кажется, без большого удовольствия заняли это место?
— Не потому! — искренно ответил он. — Я зашел сюда с тем, чтобы немножко подумать, как-то прийти в себя. Поэтому предпочел бы отдельный столик…
— А, это другое дело, — согласился Буров. — Ну, уж раз так вышло, то, может быть, нам лучше держаться золотого правила: ум хорошо, а два лучше того! У вас что-нибудь произошло особенное?
— Нет, ничего, — уклонился Хорохорин, выпил залпом стакан холодного пива и вдруг прибавил, отирая мокрые губы: — А впрочем, может быть, вы и правы. Иногда чужой опыт может пригодиться!
— Особенно мой? — загадочно усмехнулся Буров, заставляя вздрогнуть своего собеседника.
— Почему ваш?
— Разве вы не знаете?
— Что я должен знать?
Хорохорин замер; в этот нелепый вечер он готов был ждать и верить в какие угодно нелепости, в какие угодно невероятные совпадения. Буров, впрочем, не имел намерения разжигать его любопытство и сказал просто:
— Да то, что наши почерки очень схожи! Вы это же знаете?
Хорохорин вздохнул облегченно, и, заметив этот вздох, Федор Федорович с пристальным вниманием стал приглядываться к своему неожиданному соседу.
Хорохорин покачал головой.
— Я этого не знал!
— Неужели? А я именно потому-то и предложил вам воспользоваться своим опытом, что знал о сходстве почерков… Я немножко занимался графологией и думаю, что из сходства почерков без большого риску можно заключить о известном сходстве характеров… Значит, и судьбы…
Хорохорин равнодушно покачал головою и налил себе стакан. Он задумчиво посмотрел его на свет и с неслышным вздохом выпил. Пиво было очень холодное, его нужно было глотать с осторожностью, и это занятие как будто отвлекало Хорохорина от его мыслей.
Он с некоторым любопытством взглянул на Бурова и улыбнулся.
— Так, говорите, схожи почерки? — спросил он, как будто сейчас только понял, о чем говорил ему его неожиданный собеседник. — Любопытно! Откуда вы знаете мой почерк?
— Да совершенно случайно я обратил на это внимание…
Хорохорин смотрел на него выжидая.
Буров добавил:
— Я видел как-то писанный вами протокол заседания…
— Да, — перебил Хорохорин, — в самом деле, дайте-ка что-нибудь написанное. У меня ничего писаного при себе нет! Любопытно!
— Самое лучшее: сравним сейчас. Хотите?
Буров достал самопишущее перо и блокнот, отодвинул стакан и написал: «никто ничего не знает», не закончив фразы знаком. Хорохорин принял с усмешкой из его рук перо и дописал, отделив свое от чужого лишь запятой: «но все делают вид, что знают и понимают».
Сходство было поразительное. Они переглянулись.
— Из сотни людей едва ли найдется один, кто заметил бы, что фраза написана не одною рукой, — сказал Буров, сворачивая перо и пряча его, — но и этот один не поверит себе!
Хорохорин допил свою бутылку. Буров долил ему стакан.
— Не беспокойтесь, — кивнул он, — прошу вас! У меня здесь открытый счет!
— Вы часто, кажется, здесь бываете?
— Да, теперь постоянно!
Хорохорин задумчиво покачал головою:
— Я не отказался бы от той части вашей судьбы, которая является вашей ученой деятельностью, но не хотел бы повторить вашу участь в другой части.
— Вы про что? — Буров кивнул на столы и соседей. — Да, это непривлекательно со стороны, я думаю! Однако вы, кажется, не пройдя первой половины моего пути, начали сразу вторую, очутившись здесь! — Он засмеялся и сейчас же добавил серьезно и почти просительно: — Ведь вы хотели вступить со мной в разговор касательно того, над чем поразмыслить сюда за брались?
У него было неприятное, прорезанное у губ, у глаз глубокими и свежими морщинами лицо, но с насмешливой улыбкой оно было привлекательнее. Совершеннейшая простота, с которой он отозвался на намек своего собеседника, располагала к откровенности. Хорохорин закурил папиросу и, пьянея от нее и выпитого пива, сказал тихо:
— А что, в самом деле, если нам с вами поговорить откровенно?
— Давайте!
— Забудем только разницу в нашем возрасте и положении.
— Готово!
— Тогда скажите прежде всего, Федор Федорович, вы знаете, что унижает вас в наших глазах, что губит вас как ученого?
Ни одна черточка не переменилась в лице Бурова: казалось, он был убежден, что откровенность и не могла повести ни к чему иному. Он кивал головою вначале, но потом прервал вопрос.
