Мышонок жадно вперил взгляд в немигающие глаза Иврианы, словно это были заводи черной магии, мерцавшие в холодном свете луны. Он знал: эти глаза вберут в себя то, что он им пошлет.
Мышонок смотрел, как девушка села подле герцога, как тот искоса взглянул на дочь и подскочил, как будто увидел привидение. Однако Ивриана, не глядя на отца, сжала пальцами его запястье, и он дрожа рухнул в свое кресло.
– Продолжайте! – велел герцог палачам, и Мышонок по его голосу понял, что паника Джанарла вот-вот прорвется наружу.
Колесо повернулось еще немного. Мышонок услышал свой жалобный стон. Но теперь в нем самом пробудилось нечто, что было выше боли и не имело отношения к стону. Он почувствовал, что между его глазами и глазами Иврианы пролегла связующая нить – канал со стенами из камня, по которому силы человеческого духа и даже другие, более могущественные силы могут нестись, словно сокрушительный горящий поток, и между тем Ивриана не отводила взгляда. Когда он застонал, на ее лице не дрогнул ни один мускул, и только глаза стали темнее и сама она побледнела. Мышонок почувствовал, как преобразуются ощущения в его теле, из кипящих пучин боли на поверхность стала всплывать ненависть. Он толкнул ее вдоль по каналу с каменными стенами и увидел, что она достигла Иврианы: лицо девушки стало еще сильнее походить на смертную маску, пальцы сжались еще крепче на руке отца, который уже не мог побороть бившей его дрожи.
Колесо повернулось еще немного. Откуда-то издалека Мышонок услышал ровный, душераздирающий стон. Но теперь часть его существа находилась за пределами подземелья – высоко, в леденящей пустоте над миром. Он увидел под собою ночную панораму лесистых холмов и долин. На вершине одного из холмов сгрудились крошечные каменные башенки. И, словно наделенный волшебным ястребиным зрением, Мышонок, глядя сквозь крыши и стены этих башенок, увидел в самом низу мрачную комнату, в которой, съежившись, копошились крохотные человечки. Кое-кто из них что-то делал с механизмом, причинявшим боль существу, похожему на белого корчащегося муравья. И боль этого существа, слабые крики которого едва проникали в сознание Мышонка, на этой высоте странно влияла на него: внутренние силы росли, а с глаз как бы спала пелена, скрывавшая до этих пор всю черноту вселенной.
Мышонок услышал вокруг громкий шепот. В бесплодной черноте раздавалось биение каменных крыл. Стальные лучи звезд, словно ножи, без боли врезались в его мозг. Он почувствовал, как мрачный смерч зла стаей мчащихся черных тигров обрушился на него из вышины, но юноша знал, что способен повелевать ими. Он подождал, пока смерч прокатится по телу, и затем швырнул его в две точки мрака, горевшие в маленькой комнатке, – в широко раскрытые глаза Иврианы, дочери герцога Джанарла. Он увидел, как черная сердцевина вихря чернильным пятном расползается по лицу девушки, вливается в ее руки, окрашивает пальцы. Он увидел, как они судорожно сжались на руке отца. Увидел, как она протягивает к герцогу руку и полуоткрытыми губами прикасается к его щеке.
И тогда, в тот миг, когда пламя факелов сделалось голубым и затрепетало в порыве самого настоящего ветра, обрушившегося на старые камни подземелья… в миг, когда палачи и стража побросали свои инструменты и оружие… в неизгладимый миг ненависти, которая нашла наконец выход, в миг свершившегося отмщения Мышонок увидел, как сильное, квадратное лицо герцога Джанарла исказилось от невыразимого ужаса, черты его сморщились, словно невидимые руки выжали его как тряпку, – и тут же обвисли: это было поражение, это была смерть.
Нить, которая поддерживала Мышонка, лопнула. Душа его камнем рухнула в подземелье.
Он почувствовал нестерпимую боль, но она предвещала не смерть, а жизнь. Над собою он снова увидел низкий каменный потолок. Руки на колесе были белые и тонкие. И тут он понял: ему больно оттого, что дыба больше уже не растягивает его члены.
Очень медленно Ивриана отстегнула кожаные браслеты на руках и ногах юноши. Так же медленно она помогла ему встать на пол, изо всех сил поддерживая его, и они поковыляли через комнату, откуда все уже давно убежали, охваченные ужасом, не считая человека в драгоценных каменьях, съежившегося в резном кресле. Они немного постояли у кресла: Мышонок разглядывал мертвеца холодным, сытым и безразличным взглядом кота. А затем они двинулись прочь, Ивриана и Серый Мышонок, двинулись по опустошенным паникой коридорам, прямо в ночную тьму.
Зло встречается в Ланкмаре
Беззвучно, как привидения, два вора, долговязый и толстый, проскользнув мимо задушенного удавкой сторожевого леопарда в отпертую отмычкой дверь лавки Дженгао, торговца драгоценными камнями, двинулись сквозь редкий ночной туман на восток по Чистоганной улице Ланкмара, Города Ста Сорока Тысяч Дымов.
И правильно сделали: немного западнее, на перекрестке Чистоганной и Серебряной, постоянно дежурили неподкупные стражники в кирасах и шлемах из вороненой стали, непрерывно постукивающие по земле своими пиками, а дом Дженгао не имел черного хода и ни одного окна в стенах в три пяди толщиною, и, кроме того, в его крыше и полу, почти таких же прочных, не было ни одного люка.
Но длинный, с плотно сжатыми губами Слевьяс, соискатель степени магистра в своей профессии, и быстроглазый Фиссиф, вор второго класса, которого ожидало за эту операцию присвоение первого класса и ранга «талантливый шильник», ни в коей мере не беспокоились. Все шло в соответствии с планом. У каждого в кошеле лежал перевязанный ремешком маленький мешочек с камнями только чистой воды, поскольку Дженгао, который валялся сейчас оглушенный у себя на полу и хрипло дышал, нужно было позволить и даже помочь вновь развернуть свое дело, чтобы дать ему созреть для нового сбора урожая. Чуть ли не первой заповедью Цеха Воров было не убивать курочку, которая несет коричневые яички с рубинами вместо желтка или белые, но с алмазным белком.
Помимо удовлетворения от хорошо выполненной работы воры испытывали радость, что идут прямо домой, причем не к женам – избави Аарт! – и не к родителям и детям – упаси от этого боги! – а в Дом Вора, штаб-квартиру и казарму всемогущего Цеха, который был им отцом и матерью в одном лице, хотя женщинам было запрещено входить во всегда открытые высокие ворота на Грошовой улице.
Несмотря на то что вооружение каждого состояло лишь из предписанного правилами воровского ножа с серебряной рукояткой – это оружие использовалось лишь в междоусобных разборках и являлось скорее символом принадлежности к Цеху, – оба вора чувствовали себя в безопасности: их сопровождали трое надежных профессиональных убийц, нанятых на вечер в Братстве Душегубов, причем один следовал далеко впереди в качестве головного дозора, а двое других двигались сзади, составляя арьергард и главную ударную силу; все трое перемещались, понятное дело, почти незаметно, ведь эскорт подобного рода не должен бросаться в глаза – так по крайней мере считал Кровас, великий магистр Цеха Воров.
И словно всего этого было недостаточно, чтобы Слевьяс и Фиссиф чувствовали себя в полной безопасности, рядом с ними, в тени у домов, бесшумно скользило если и не вполне уродливое, то, во всяком случае, какое-то большеголовое существо, которое могло быть или крошечной собачонкой, или котом-недомерком, или гигантской крысой. Порою оно довольно бесцеремонно, словно желая ободрить воров, подбегало к их осторожным, обутым в войлочные туфли ногам, но тут же снова пряталось в самую густую тень.
