— Не смей так говорить! — разгневался Иегуда. — Соломон тебе в дедушки годится! Когда ты учился писать свои китайские закорюки, кто отдал тебе самое дорогое?
— Соломон — добрый человек, но времена меняются. И нынче уж нельзя опираться так беспрекословно на газеты: не все, что в них можно найти, сбывается.
— Насчет тебя Соломон совершенно уверен…
— В таком случае передавай ему мой пламенный привет, — отвечал Рахмиэль. — Как говорится, иш гам зо — все, что ни делается, к лучшему.
С этими словами он покинул дом старосты. Увидев, что Рахмиэль уходит, Соломон ринулся в дом, и спустя секунду оттуда раздались страшные крики, без которых не обходятся евреи при обсуждении даже самых ничтожных вопросов.
— Останови его! — кричал Соломон. — Патриарх ты или нет?
— Сам останови! — отбивался Иегуда. — Он и слушать ничего не хочет…
Повозку и лошадей Рахмиэль одолжил у ходи Василия. Он усадил женщин назад, сам взял вожжи в руки, и сытые лоснящиеся лошаденки весело потрюхали по дороге, оставляя позади себя облако пыли… За телегой, постепенно отставая, бежал старый Соломон, невнятно выкрикивая то ли молитвы, то ли проклятия на идише, из которых четко разобрать можно было только: «Стой! Воротись!»
Наконец старое сердце Соломона не выдержало, и он упал лицом в соленую пыль. Изо рта его пошла черная кровь и запачкала воротник, лицо было мокрым от слез, он хрипел и задыхался, но повторял только одно: «Воротись! Стой!»
Едва только Рахмиэль выехал за околицу, в село вошла оспа. Видеть ее смертным оком было нельзя, она шла уверенным медленным шагом, не оглядываясь по сторонам, шла к дому Рахмиэля. Сейчас, много лет спустя, до сих пор спорят, откуда и зачем пришла оспа. Одни утверждают, что болезнь явилась именно за семьей Рахмиэля, и вся история с чужим дедушкой и ветрянкой случилась только для отвода глаз. Другие говорят, что ничего подобного, и оспа пришла за всеми, потому что ведь от нее пострадали и простые жители села, с некоторыми из которых Рахмиэль имел только самое шапочное знакомство. Но те, другие, конечно, были не правы: болезнь шла по заранее определенному маршруту. Просто шла она, не торопясь, бичом своим хлестала широко и потому задевала всех, кто случайно попадался на дороге.
Первым увидел ее старый Соломон. Это случилось в момент откровения, когда он молился и исчислял будущее по старым газетам. Он сидел у себя в доме, как вдруг окно на миг затмилось чем-то черным и стало темно, как ночью или при солнечном затмении. Соломон выбежал на улицу и увидел оспу. Это была молодая женщина необыкновенной высоты, одетая во все красное, с хлыстом в руках, с видом раздражительным и гневным. Голубые глаза, высокие скулы, рыжие волосы — ее можно было бы даже назвать красивой, если бы не черные пустулы, испещрявшие ее лицо. Шла она чудовищно медленно, вращая своим хлыстом и время от времени опуская его на тех, кто попадался ей по дороге. Лица тех, кого задел ее хлыст, начинали пламенеть, и пламенем этим спустя недолгое время загоралось все тело…
Соломон глядел на нее и думал, что должен помнить имя этой страшной женщины. Почему-то это было важно. Наверное, вспомнив ее имя, можно было подчинить ее себе. Соломон напрягся раз, второй, мозг его работал лихорадочно, мысль блуждала в самых темных подвалах памяти — но ничего не шло в голову. Однако он не отступился. Ее имя — должно быть что-то очень красивое на латыни, думал Соломон, глядя, как широко гуляет ее хлыст. Как будто Виола… И тут Соломон вспомнил. Нет, не Виола — Вариола!
Итак, Соломон увидел Вариолу, и та увидела его. Вариола повернулась к нему, лицо ее исказилось от гнева, и она нанесла удар своим хлыстом — неожиданно быстрый, почти молниеносный. Но Яхве-Элохим-Адонай, которому молился Соломон и который еще не оставил его своей силой, спас старого каббалиста — он успел отклониться и упасть внутрь дома. Чудовищная девка заглянула в окно, синие, как мертвое море, глаза ее горели жаждой мести, но в двери она не вошла, ее отпугнула мезуза, висевшая на косяке двери, мезуза с молитвой Шма, данной Всевышним всему еврейскому народу на этот случай и на случаи, им подобные.
Вариола крикнула тоскливо и пронзительно, как гиена, — и растворилась в воздухе, снова стала невидимкой.
Придя в себя, старый Соломон бросился к Иегуде бен Исраэлю. Но тот не поверил ему, да и как было поверить простому еврею, утверждавшему, что он видит то, чего не могли видеть даже пророки и патриархи. Тогда Соломон побежал по деревне, крича:
— Люди, люди, закрывайте двери и окна, не выходите никуда! По улицам гуляет черная оспа!
Сначала над ним просто смеялись. Люди в Бывалом уже привыкли не бояться болезней и даже самой смерти, они привыкли, что на страже их жизни и здоровья стоит удивительный лекарь Рахмиэль. Даже если бы оспа вошла в деревню, как говорил старый Соломон, ей все равно не справиться с Рахмиэлем — так думали они, не подозревая о том, что Рахмиэль уже покинул деревню.
Но Соломон продолжал бегать и кричать. Тогда раздражительные евреи поймали его и немножко побили — для ума и чтоб не разводил напрасную панику. Но Соломон не сдался — даже и лежа избитый у себя на лавке, он продолжал кричать и взывать к людям.
Тут и бабка Волосатиха подоспела — ее стали вызывать к заболевшим. И хотя явных внешних признаков оспы еще не было, были только жар и озноб, сильные рвущие боли в пояснице и конечностях, жажда, головокружение и рвота, но старая ведунья быстро распознала убийцу. На второй день ошибиться было уже нельзя — на больных появилась сыпь — под мышками и в паху.
В селе началась паника. Народ требовал Рахмиэля, но Рахмиэль был уже далеко. Правда, больных оказалось пока на удивление мало — всего три человека и одна женщина. Все было возрадовались, но Соломон, которому теперь доверяли беспрекословно, объяснил, что оспа пришла не за ними, что эти жертвы — случайные. Он сам, своими глазами видел, как оспа двигалась прямиком к дому Рахмиэля.
— Что это значит? — спросили его все трое старост, ради такого случая собравшиеся вместе в доме у Андрона.
— Это месть, — отвечал им Соломон. — Это значит, что смерть простерла свою руку, чтобы достать семью Рахмиэля. Он восстал против вечного закона — и закон пришел его уничтожить.
— Значит, убив его жену и дитя, болезнь оставит нас в покое? — задумчиво поинтересовался Иегуда бен Исраэль.
— Нет, — отвечал Соломон. — Это значит, что, когда Рахмиэль вернется, он увидит своих близких мертвыми. И тогда он покинет наше село, потому что мы не сберегли их, хотя он все эти годы берег нас. А когда он нас покинет, нас уже никто не защитит.
— И что же ты предлагаешь? — спросил ходя Василий.
— Преградить ей дорогу! — сказал старый Соломон. — Не дать ей пройти к дому Рахмиэля.
— Но тогда она будет уничтожать людей, — возразил староста Андрон.
— Будет, — кивнул Соломон. — Но мы выиграем время. Хлыст ее бьет медленно, каждый человек перед ней — это препятствие. Если мы удержим ее, Рахмиэль успеет вернуться и спасет нас всех.
