— Это Бо, — сказал он, — дьявольская лошадь, жрет тигров и барсов.
Поначалу ему, конечно, не поверили.
— Ты-то откуда знаешь? — спросил его мудрый Иегуда бен Исраэль.
— «Шаньхай-цзин», — сухо отвечал Федя, недовольный недоверием к себе.
— Что за Шанхай такой? — нахмурил брови дед Андрон.
— «Книга гор и морей», — перевел ходя Василий, вид у него стал озабоченный. — Там разные твари описаны, которые живут на земле, в небесах и в аду.
— Такой лошади в наших краях не водится, — заметил дед Андрон, пропустив слова про рай и ад. — Откуда она могла взяться?
— Из другого места пришла, — пояснил ходя Василий. — Ад, рай — не знаю, откуда. Земля провалилась или небо — вот она и тут.
Услышав это, все поневоле задумались. Дикие крики отца Михаила о конце света теперь не казались такими уж дикими.
— Что же делать? — поразмыслив как следует, негромко спросил дед Андрон, но спросил не кого-то конкретно, а как бы в воздух проговорил.
— Молиться надо, — отвечал тем не менее китаец Федя.
— А как молиться? Кому? — с надеждой поглядел на него дед Гурий, который тоже пролез на совет, хоть его и не приглашали. Гнать, однако, не стали — все-таки дед был старейшиной, а значит, в своих правах.
— Богам молиться, — просто отвечал Федя. — Небесному императору.
Староста почесал в затылке. Дело оказалось совсем непростым: в русской части села не имелось человека, который был бы накоротке с небесным императором.
— А нельзя ли Христу помолиться? — просительно сказал он. — Мы бы тогда отца Михаила припрягли, он бы нам все и сделал по лучшему разряду.
Но Федя был неумолим:
— Нельзя! Иисусы Хэлисытосы — это Тянь Ван, небесный князь. А надо — главному начальнику-чжучжану, иначе не поможет.
— Как же ему молиться?
— Лю Бань знает, — сказал Федя. — Он даос, со всеми богами знаком, пусть молится.
Но после памятного похода с вилами отношения с Лю Банем были испорчены, идти к нему не представлялось возможным. Сунулись все-таки для очистки совести к отцу Михаилу, но тот в своей избушке и без того молился круглые сутки, бил перед иконами всклокоченной седой головою в пол — и без всякого притом результата. Тогда всем кагалом двинулись к бабке Волосатихе, надеясь, что она своей магией пересилит адские козни. Но Волосатиха, выслушав, только поглядела черным глазом и отказалась наотрез:
— Не наши эти чудища, не русские, родимому ведовству неподвластные…
Делать было нечего, и, забыв старые обиды, дед Андрон и бен Исраэль пошли-таки на поклон к Лю Баню. С собой для представительности они взяли вождя амазонок Елену с ее тесаками и топорами, а также, само собой, ходю Василия — все ж таки большой среди китайцев человек, как-никак цзун-да-е, а значит, тут вам и почтение-сяо, и ритуал-ли, и связи-гуаньси.
Василий, правда, пытался им объяснить, что даосы — особенные люди, и клали они с прибором и на ритуал, и на почтение, и даже на связи-гуаньси. Но прочие делегаты ему не поверили и настояли, чтобы он шел с ними. Василий спорить не стал, лишь честно предупредил, что толку все равно не будет.
И точно, толку никакого не вышло. Когда пришли к старому даосу, дома никого не оказалось. Дверь в фанзу была открыта, дом пуст — даже подарки куда-то все подевались. Делегация уныло обошла двор, покликали хозяина, даже на крышу Елена слазила — все знали, что это было любимое место Лю Баня, он не только мылся там, но и вообще отдыхал, но никого так и не обнаружили.
— Что делать будем, православные? — спросил дед Андрон, от волнения включив в православных и Иегуду бен Исраэля, и даже ходю Василия.
— В розыск надо объявить, — угрюмо сказала амазонка Елена. — В розыск, а то эта кобыла нам всех тигров и барсов пережрет, на кого охотиться будем?
— Подождем до вечера, — решил дед Андрон, — до вечера терпит.
Но и вечером Лю Бань не появился. Не появился он и утром, и через день.
Тогда наконец заподозрили неладное.
— Это он, колдун старый, нагнал к нам чудищ, — безапелляционно, словно свечку ему держала, заявила тетка Рыбиха. — До него все тихо было, если и пошалит леший, так это дело знакомое, в счет не идет.
После этих слов всем стало окончательно ясно, что даос появился в селе вовсе не для защиты китайского населения, а как раз-таки наоборот — сорвать невидимые покровы с границ мира и заполонить край дьявольскими чудовищами.
Тогда решили поступить по справедливости: поскольку даос, да и все бестии, начиная от дракона и кончая хищной лошадью бо, были китайские, то, значит, китайцам за все и отвечать. Дядя Гриша Петелин ударил в рынду на площади, и, когда собрались все китайцы, сам староста Андрон объявил им решение: китайцы должны истребить в кратчайшие сроки всю нечисть, в противном же случае они сами будут изгнаны из деревни навсегда — и поганой метлою притом.
Китайцы слушали это решение, как всегда, молча, с неподвижными, окаменелыми лицами, словно бы сквозь кожу проступила на них яшма. Неискушенный человек мог бы даже подумать, что им все равно, китайцам этим, но мы-то жили с ними рядом не первый год и видели, что они взволнованы донельзя.
— Лишь бы китайский бунт не начался, бессмысленный и беспощадный, — склонившись к Евстафию, пробормотал Толька Ефремов.
— Ништо, не начнется, — беспечно отвечал ему Евстафий.
С тем и разошлись. Неизвестно, что там надумали китайцы, но только вечером у дома ходи Василия собралась целая толпа. Китайцы стояли угрюмые и мрачно глазели на ходин дом. Ходя как раз отправился по делам в еврейскую часть села, в доме были только Настена и дракон.
Настена вышла на крыльцо, обвела китайцев ясным взором.
— Дацзя хао, — поздоровалась она. — Зачем припожаловали, люди добрые?
Добрые, по ее мнению, люди смотрели на нее весьма неприязненно. Такой тяжелый и мрачный был у толпы вид, что даже отчаянная Настена почувствовала непривычную дрожь в коленях. Известно, у толпы свои законы: тихие и милые при других обстоятельствах, в толпе китайцы превращаются в диких зверей.
Толпа молчала, не двигалась, только слегка раскачивалась перед тем, как обратиться в огромное обезумевшее животное… Настена прикинула, что будет, если сейчас захлопнуть двери и ставни, и сколько можно продержаться, пока со стороны русской деревни не прибудет подмога. Выходило — нисколько, разнесут дом по бревнышку прежде, чем крик Настены достигнет хоть чьих-нибудь ушей.
Но тут, на счастье, вперед вышел китаец Федя.
— Исполать, хозяюшка, — сказал он и поклонился поясным поклоном, после чего перешел на чистый китайский, который Настена после стольких лет жизни в китайском селе, конечно, хорошо понимала. — Народ-лаобайсин думает, что все неприятности — из-за дракона. Надо его в жертву принести, а то как бы хуже не стало.
