А наутро случилось страшное. Выйдя из шатра на ярмарку, Хого увидел Дениса. Тот шел прямо сквозь людей, никого не видя, и был бледный как смерть, такой белый, что даже и снег, выпадавший зимой на берега Амура, показался бы сейчас темнее ночи.
Жутко перепугался Хого, даже живот у него опал, а вечно скрюченные когтистые птичьи пальчики ослабли и разогнулись. Вдруг, словно вживую, восстали перед ним все привидения, оборотни и хладные призраки-гуй, проклятые в книгах старого Ляо Чжая, восстали и объединились в одного мертвого русского мальчишку, вернувшегося обратно от Желтых источников — или от каких там источников возвращаются иностранные черти? Зачем вернулся усопший труп — на этот счет вопросов не было, зачем же иначе, как не отомстить за безвременную смерть, зачем еще приходят гуйцзы?
Много разного повидал и изведал старый маньчжур за свою долгую жизнь: смерть последней императрицы и падение Поднебесной, пытки и убийства китайцев-христиан, разрезание человека на тысячу частей, смертный приговор от боксеров-ихэтуаней; был он даже в плену у иностранцев, но страшнее идущего этого мальчишки без единой кровинки в лице не видел Хого ничего.
Сначала враз, с легкостью необыкновенной, опорожнился у него мочевой пузырь, потом — с вонью и треском — кишечник, а когда лишился он жизненной силы, ноги у него подломились, как вовсе без костей, и он рухнул на землю поганым мешком возле расписного своего шатра.
Но счастье все-таки улыбнулось Хого. Он упал так, что по-прежнему видел идущего к нему призрака, и, прежде чем зажмурить от ужаса глаза, углядел, как какой-то русский охотник, неосторожно повернувшись, задел и сбил с ног мальчишку. Тот полежал секунду на земле, потом поднялся, сердито отряхнул со штанов пыль и двинулся дальше.
Дух хозяина ярмарки возликовал. Мальчишка не был призраком, он был живым, иначе где бы это видано, что простой человек, да к тому же иностранец-лаовай, мог сбить черта с ног?
К тому моменту, как Денис дошел-таки до шатра Хого, тот уже успел переодеться и обдумать ситуацию. Его было счастье, что мальчишка не умер, не утонул в водах реки и Дом не забрал его к себе. Как так вышло, его не касалось, требовалось теперь только вести себя правильно.
Но что значит правильно, он понять не успел. На пороге его шатра стояла маленькая темная тень. Тень эта подняла голову и сказала без предисловий:
— Отведи меня к ней…
— Хорошо, хорошо, — закивал Хого, — я понимаю, маленький мужчина хочет женщину.
И он повел Дениса в шатер любви. Там он завел его в дальний темный угол, где лежала самая опытная из жен Хого, по имени Хризантема. Ее услугами редко пользовались, большую часть времени она дремала здесь под опиумными парами, Хого держал ее для особых случаев. Увидев хозяина и клиента, она зашевелилась и восстала — медленно и пугающе, как всплывает из потаенных глубин огромный черный кит.
Денис молча смотрел на нее, открыв рот. Хризантема ужасала всеми прелестями женской зрелости — толстые, кривые, в перетяжках и целлюлите ноги, груди, отвисшие едва не до пупа, базедовый подбородок, одутловатое лицо с бессмысленным взглядом, устремленным в опиумную пустоту, чудовищное мохнатое лоно, способное принять в себя предмет любой величины и даже человека целиком.
— Мой господин, — сказала она хриплым мужским басом, — приди ко мне, и я открою тебе все тайны нефритовых покоев.
И она протянула к мальчику опухшую жирную руку. Денис отступил. Тогда она сделала шаг вперед и протянула уже и вторую. Руки, покачиваясь в воздухе, грозили сомкнуться на его шее удушливым смертельным кольцом.
Он закричал и бросился вон.
Хризантема поглядела на хозяина, тот трясся в приступе беззвучного смеха. Хризантема тоже оскалилась, гнилые коричневые зубы ее выступили изо рта — неровно, вразнобой, как перемазанные землей партизаны, опасливо озираясь по сторонам, выходят из леса.
Ночью Хого не спалось. Он ворочался, стонал, грешил то на избыток имбиря в баранине, то на слишком жаркое солнце, пропекшее его хитрую голову насквозь, до серого вещества. Иногда ему удавалось впасть в короткое забытье, но и тут его мучили кошмары: огромный медведь грыз живых еще Гунгуна и Жужуна, Рыбка с огненным голубым взором рвала на себе цепи, мальчишка-утопленник, бледный и облепленный ракушками, с мертвым лицом поднимался из вод Черного дракона.
Потом ему приснилось, что Денис вернулся к нему и приставил охотничий карабин к его голове. От ужаса маньчжур проснулся, но видение не исчезло. Денис, белея лицом в темноте, стоял возле постели, а карабин его уткнулся в висок Хого. Поняв, что все происходит на самом деле, Хого завыл тихонько, но Денис дал ему болезненного пинка под ребра.
— Веди меня к ней, — сказал он.
Старый жулик, который больше всего на свете боялся, что палец мальчишки как-нибудь случайно соскользнет, дрожа мелкой дрожью, поднялся с влажного от ночного пота ложа и, как был, босиком и с голым задом, потрусил вон из палатки. Денис шел за ним, несокрушимый, как терракотовый воин Цинь Шихуана.
Хого сам трясущимися руками снял цепи с Рыбки и, непрерывно кланяясь, задом отступил во тьму. Денис улыбнулся девочке и взял ее за руку. Синие глаза ее в глухой безлунной темноте казались звездами, упавшими на землю.
— Почему ты такой бледный? — спросила она его.
Но Денис не понял ее гуаньхуа, только улыбнулся загадочно и повел за собой. Ночная тень упала на двух влюбленных детей, ночная тень скрыла их от жадных глаз старого маньчжура, который, согнувшись в три погибели, глядел на них из-за ближайшего шатра…
Они построили маленький шалаш на берегу Черного дракона, на дальнем выносе, возле Бабушки-лягушки и Мертвого дома — именно там, потому что туда по привычке опасались ходить жители всех четырех деревень, от евреев до амазонок. Здесь их никто не трогал, целыми днями они играли и плавали, собирали малину и дикий мед, ловили рыбу и маленьких лесных ежей, ловили, а потом выпускали обратно, глядя, как сверкает на поверхности воды благодарное серебро и шебуршит трава в том месте, из которого только что сбежал колючий малыш. И зайцы выходили к ним из чащи и ели у них с руки, птицы не боялись садиться вокруг них и выводить свои рулады, и были эти песни такими сильными и красивыми, что никто уже и не поминал еврейский оркестр под управлением Магазинера, пусть даже и получивший двойной ангажемент.
А по ночам они ложились вместе обнаженными, и у них не было тайн друг от друга, как не было тайн между собой у Адама и Евы. И Бабушка Древесная лягушка ходила дозором вокруг их шалаша, и ни единый тигр, медведь или волк не смел высунуть тогда носа из леса и потревожить их покой.
Но спустя несколько дней возле шатра появился человек. Он был такой высокий, что походил на молодую ель, и Денис сразу понял, кто это, едва только длинная тень упала на шалаш. Денис вышел из шалаша вместе с Рыбкой и твердо посмотрел в глаза отцу. Но отец смотрел не на него, он смотрел на девочку.
— Вот ты, значит, какая, — с непонятным выражением протянул Григорий Петелин и только потом перевел глаза на сына. — Надо поговорить!
