Вопрос этот остался без ответа как неуместный и риторический, потому что куда еще может привезти ангел смерти, кроме всем известного скорбного места? Впрочем, у почтенного Иегуды при всей его гордыне не было дерзновений заменить собой ангела. С тоской и ужасом глядел сейчас старый еврей на своих потерянных соплеменников — что ждало их в этом диком краю, где, наверное, о цивилизованном антисемитизме и не слыхали и евреев, пожалуй что, могут и просто потопить всех разом в этой черной реке со странным французским именем Амур. Сейчас Иегуда бен Исраэль все бы отдал, чтобы уполномоченный Алексеев развернул своих мохнатых лошаденок и повез бы евреев назад, в область. А оттуда бы они уж как-нибудь, да хоть даже и пешком, добрались бы до родимого Харькова. Но вечное колесо еврейской доли уже сделало свой тяжкий поворот, и остановить его, а тем паче двинуть назад не было никакой возможности.
Видя, что деваться некуда, евреи нехотя слезли с повозок. Маленький Менахем тихо стоял возле пухлого плеча монументальной жены своей, по виду мало отличаясь от собственных детей, часть из которых обступила Голду по периметру, а другая часть спряталась под необъятные ее холщовые юбки. Эфраимсон мусолил во рту сапожный гвоздь и в глубокой задумчивости обозревал китайские тапочки-улы, стачанные на одну только живую нитку. Банковский деятель Арончик с диким изумлением оглядывал могучие кедры и пихты, не обнаруживая в зоне видимости не только сколько-нибудь стоящего банка, но даже обычной кассы взаимопомощи. Остальные евреи также не находили себе места, и только старый Соломон преспокойно открыл Тору и углубился в нее, как будто стоял где-нибудь в местечковой синагоге. Два древнейших на земле народа — еврейский и китайский — разглядывали друг друга с плохо скрытым волнением…
— Хотел бы я посмотреть на этих китайцев, как они едят свою мацу, — наконец негромко заметил Иегуда бен Исраэль.
— Мы мацы не едим, у нас маньтоу, — неожиданно отвечал ему ходя Василий.
— Говорите по-русски? — удивился Арончик.
— А вы? — спросил ходя.
— Мы таки русские люди, а вы что себе думаете? — с достоинством отвечал Арончик. — Мы патриоты своего отечества, чтобы оно было здорово…
Тем временем уполномоченный Алексеев, стукнувши для вежливости кулаком по занозистой двери, вошел в дом старосты.
— Здравствуй, дед Андрон, — проговорил он, ища глазами бочку с водой. Отыскав, выпил сразу целый ковш сырой воды, обливаясь и дергая молодым острым кадыком, а потом уселся напротив старосты.
— Вот, — сказал, — привезли тебе жидков, принимай по описи…
И засмеялся здоровым революционным смехом, после чего выпил еще воды и вышел вон. Во дворе к нему кинулась Голда, окруженная детьми, словно Юпитер астероидами.
— Пан комиссар, неужели вы оставите нас тут на произвол судьбы? — взволнованно заговорила она.
Алексеев только поморщился от неуместности ее слов.
— Перестаньте причитать, мамаша, вы раздражаете народ, — сказал он неприязненно.
Покидав остатки еврейского скарба прямо на землю, уполномоченный уселся вместе с помощниками на подводы, и через минуту только клубившаяся вдоль дороги мутная пыль указывала на то, что недавно здесь был представитель власти.
Тем временем староста вышел на порог своего дома и внимательно оглядел кучку беззащитных людей, испуганно теснившихся друг к другу.
— Ничего, — вздохнув, сказал дед Андрон. — Где люди живут, там и еврею место найдется.
Тут вперед выступил Иегуда бен Исраэль и почтительно сказал:
— Мы бы вас не беспокоили, пан начальство, но всех евреев хотят поселить в одно место, чтобы мы остальным не мешали. Это власть так решила, не мы.
— Ваша еврейская власть там, а мы тут, — отвечал дед Андрон, и с этих суровых слов началось мирное русско-еврейско-китайское сосуществование.
Несмотря на взаимные опасения, ничего особенно страшного так и не случилось. Евреи быстро обстроились в Бывалом, обросли вещами и принялись бойко торговать с китайцами. Это вызвало легкую ревность со стороны русских, которые привыкли быть пупом земли и центром мироздания. Евреев к месту и не к месту называли пархатыми, поминали им распятого Иисуса Христа, время от времени устраивали небольшие погромы, но в целом с существованием их мирились и где-то даже любили.
Куда интереснее сложились у евреев отношения с китайцами. Тут была явная, хотя и осторожная симпатия, которая вылилась в первую очередь в обмен товарами и деньгами, а уж после — в раздумчивые разговоры и рассуждения о смысле жизни. Для китайцев со смыслом жизни было все ясно: «За сколько купил? За сколько продашь?» Евреи, как люди, повидавшие мир и потому более искушенные, предполагали существование и других точек зрения.
Неожиданная уважительная взаимность китайцев и евреев объяснялась разными причинами, главной из которых была, как ни крути, единая для обоих народов финансовая шкала ценностей. Единственной нацией, которую китайцы почитали хитрее себя и успешнее в коммерческих предприятиях, были именно евреи. Цепкий еврейский ум, изощренный тысячелетиями невзгод и борьбы за выживание, оборевал даже ум китайский, которому невзгод и лишений тоже было не занимать.
Но было направление, в котором китайцы обгоняли всех, а именно — питье чаю.
Чай пили и китайцы, и евреи, русские же вместо чая пили водку — эффект был примерно одинаковый, И те и другие приходили в хорошее настроение, начинали петь песни и куролесить — каждый на свой лад.
Однако у евреев чай получался совсем не такой, как у китайцев. Слабее, что ли, или менее вкусный, вообще на чай мало похожий. Евреи думали, что тут заложена какая-то китайская хитрость, просили открыть секрет и даже деньги давали.
Сам Иегуда бен Исраэль приходил к ходе Василию, приносил на пробу разные товары и между делом налаживал хорошие отношения.
— Пан китаец, — говорил он ходе, — вы такой добрый человек, что, наверное, сами немножечко еврей.
Однако ходя всякий раз наотрез отрицал свое еврейское происхождение.
— Ну а раз так, — подхватывал Иегуда, — тогда скажите наконец секрет вашего удивительного чая!
Но ответ у ходи на все оказывался один:
— Евреи, не жалейте заварки.
Сам же ходя при этом одну заварку использовал пять-шесть раз, а чай все равно оставался вкусным и духовитым.
Конечно, нельзя было ожидать, что китайцы хоть кому-то откроют какой-то секрет. Потому что вся жизнь китайская состоит из секретов, и у кого секрет больше, тот может заработать на нем больше денег, а у кого нет секрета — тот никогда ничего не заработает, а будет только на тяжелых работах попусту рвать пуп.
Иногда, впрочем, евро-китайская идиллия нарушалась, и китайцы с евреями ссорились. Но ссоры эти, как правило, были несерьезные: много крика и ни одного выбитого глаза. Ни евреи, ни китайцы терпеть не могли побоев, погромов и прочего насилия — это было растворено у них в крови.
