Он, казалось, нервничал.
Он зажег слабую масляную лампу.
И, прежде чем я смог что-то сделать, он побросал все книги по магии в камин, находящийся у окна.
Пламя жадно пожирало бумагу и старинные переплеты, а по комнате распространялся неописуемый запах, вызывавший головокружение и слабость.
Тогда я увидел других людей. Это были мужчины, одетые как духовные лица. Я ничего не слышал, но вдруг понял, что они приняли какое-то очень важное для пастора решение, Казалось, они и боятся и ненавидят его, а он платит им тем же. На его лице появилось безжалостное выражение, и я увидел, как дрожит его правая рука, которой он пытался опереться на поручень кресла. Один из мужчин с каким-то особым отвращением указал пальцем на пустую этажерку и камин, где среди пепла сгоревших книг уже угасало пламя. Пастор изобразил на лице кривую усмешку и протянул руку в направлении маленького, стоящего на столе предмета. Духовники явно перепугались и один за другим начали покидать помещение через люк в полу, спускаясь по крутой лестнице. Но и уходя они продолжали оглядываться и угрожать.
Пастор подошел к встроенному в стену шкафу и извлек из него веревку. Затем стал на кресло и закрепил конец веревки на большом крюке, вбитом в центральную балку из черного дуба. На другом конце он завязал петлю. Сообразив, что он через пару секунд повесится, я бросился к нему, чтобы отговорить. Он увидел меня и замер. Но глядел он на меня как триумфатор, что меня обеспокоило, обескуражило и заставило остановиться. Тогда пастор медленно спустился с кресла и пошел на меня со зловещей гримасой на мрачном лице.
Я почувствовал смертельную опасность и, защищаясь, направил на него луч моего странного фонаря. Уж и не помню, как мне пришло в голову, что только это может мне помочь. Бледное лицо пастора запылало фиолетовым цветом, а после розовым. Выражение жестокой радости медленно сменилось удивлением, но все же радость не полностью исчезла с его лица. Он остановился, а потом, прикрываясь руками, неуверенно попятился. Я увидел, что он движется прямо к зияющему в полу люку. Я попытался крикнуть, чтобы предостеречь его, но он меня не услышал. Секундой позже он свалился в люк и исчез.
Я с трудом подошел к проему и заглянул вниз, ожидая увидеть распростертое тело. Ничего подобного. Там, у основания лестницы толпились люди с фонарями. Внезапно порвалась завеса молчания, я снова все слышал и видел отчетливо. Что привлекло сюда эту толпу? Может быть, шум, которого я ранее не слышал? Люди начали подыматься по лестнице. Но вот двое идущих впереди (на вид самые обыкновенные крестьяне) увидели меня и окаменели. Кто-то громко закричал:
– А-а-а!.. Глядите! Снова!..
Мгновенно вся толпа развернулась и в панике бежала. Внизу остался лишь серьезный седобородый мужчина, тот, что меня сюда впустил. Он поднял над головой лампу и смотрел на меня с гордостью и восхищением. Но удивленным и тем более пораженным не казался. Он поднялся ко мне в мансарду.
– Все же вы эту штуку трогали, – сказал он. – Мне очень неприятно. Я знаю, что тут произошло, ибо однажды это уже случилось. Но тот человек так испугался, что покончил с собой. Вам не следовало вызывать его обратно. Вы ведь знаете, чего он хочет. Но, ради Бога, не пугайтесь так, как этот человек. Конечно, с вами приключилось нечто странное и ужасное, но не настолько, чтобы повредить вашему физическому или умственному здоровью. Если вы сохраните хладнокровие и примиритесь с неизбежностью определенных радикальных перемен в вашем образе жизни, то сможете наслаждаться всеми радостями мира и пользоваться плодами своих знаний. Но здесь вам оставаться уже нельзя. Не думаю также, что вам захочется вернуться в Лондон. Я бы посоветовал перебраться в Америку. Положитесь на нас – мы все организуем наилучшим образом… В ваше облике произошли определенные изменения. Это следствие вашего… гм, эксперимента. Но в новой стране вы легко к этому привыкнете. Давайте-ка пройдем вон к тому зеркалу на стене. Боюсь, вас ожидает шок, хотя уверяю – ничего страшного вы не увидите.
Я так трясся от ужаса, что бородатому мужчине пришлось меня поддерживать, иначе до зеркала я не дошел бы. В свободной руке он нес лампу (не ту, которой он светил снизу, а другую, взятую им со стола и дающую еще меньше света).
В зеркале я увидел худого мужчину средних лет, с темными волосами, одетого в костюм англиканского пастора. Он носил очки в стальной оправе, стекла которых поблескивали под бледным, ненормально высоким лбом.
Это был первый из молчаливых гостей.
Тот, что сжег книги.
Сомнамбулический поиск неведомого Кадата
Трижды Рэндольфу Картеру снился этот чудесный город и трижды его вырывали из сна, когда он стоял неподвижно на высокой базальтовой террасе. Весь в золоте, дивный город сиял в лучах закатного солнца, освещавшего стены, храмы, колоннады и арочные мосты, сложенные из мрамора с прожилками, фонтаны с радужными струями посреди серебряных бассейнов на просторных площадях и в благоуханных садах; широкие улицы, тянущиеся между хрупкими деревьями, мраморными вазами с цветами и статуями из слоновой кости, что выстроились сверкающими рядами; а вверх по крутым северным склонам карабкались уступами вереницы черепичных крыш и старинные остроконечные фронтоны – вдоль узких, мощенных мшистой брусчаткой переулков. То был восторг богов, глас божественных труб и бряцанье бессмертных кимвалов. Тайна объяла его, точно тучи легендарную безлюдную гору, и, покуда ошеломленный и мучимый неясным предчувствием Картер стоял на кромке горной балюстрады, его мучили острая тревога почти что угасших воспоминаний, боль об утраченном и безумное желание вновь посетить некогда чарующие и покинутые им места.
Он знал, что когда-то этот город имел для него некое высокое значение, хотя в каком жизненном цикле или в какой инкарнации он посещал его и было ли то во сне или наяву, он не мог сказать точно. Неясным образом видение этого города вызвало отблески давно позабытой поры юности, когда удивление и удовольствие пронизывали таинство дней, а рассвет и закат равно полнились пророчествами под пронзительные звуки лютни и песни, распахивая ярящиеся врата к новым и еще более удивительным чудесам. Но каждую ночь Картер стоял на этой высокой мраморной террасе, украшенной диковинными вазами и резными перилами, и глядел на тихий предзакатный город, исполненный красоты и неземного смысла, ощущая бремя власти тиранических богов своих грез; ибо никоим образом он не мог ни покинуть эту возвышенность, ни спуститься по широким мраморным ступеням, бесконечно сбегающим вниз – туда, к объятым старинными ведьмовскими тайнами улицам, что властно манили его к себе.
Когда же он пробудился в третий раз, так и не осмелившись спуститься по лестнице и прогуляться по тихим предзакатным улицам, он долго и истово молился тайным богам своих грез, что гордо восседают над облаками, плывущими мимо неведомого Кадата в холодной пустыне, куда не ступала нога смертного. Но боги не дали ему ответа и не выказали своей милости, как не подарили ему никакого благого знамения, когда он молился им во сне и самоотреченно звал их, прибегнув к помощи брадатых жрецов Нашта и Каман-Та, чей пещерный храм с огненными колоннами находится неподалеку от врат в реальный мир. Казалось, однако, что его молитвы сослужили ему плохую службу, ибо уже после первой из них он вдруг вообще перестал видеть чудесный город, точно прошлые три встречи с ним были лишь случайными миражами или оптическими иллюзиями, и он узрел их в нарушение некоего тайного плана или вопреки воле богов.
