– Юрий Юнкер скончался. Сегодня в четыре сорок.
– Спасибо, – глупо пробормотала я.
Этого следовало ожидать, но я надеялась – вдруг выкарабкается? Или хотя бы дня три-четыре протянет?
Вика наверняка уже знает. Надо звонить, приносить свои соболезнования. Страх, как этого не люблю! Что человеку, потерявшему любимого отца, до моих соболезнований?
Звонить или не звонить?
Но в любом случае следовало узнать, нужно ли ей теперь заказанное вчера расследование. Может, она просто хочет как можно скорее выбросить из головы весь этот кошмар?!
Я сжала зубы и набрала Викин номер.
Она отозвалась мертвым голосом:
– А, Римма, это вы? Папа умер. Знаете уже?
Вдруг рассмеялась – истерически, горько:
– У меня теперь фингал под глазом. Мать поставила. Сказала: за отца это еще мало.
Как о расследовании говорить, когда девушка в таком состоянии?
Но Вика, к счастью, сама свернула на больную для меня тему:
– Теперь не надо уже ничего узнавать. Зачем? Только фотку проклятую порвите, ладно?
Мне так жаль ее стало, чуть у самой слезы из глаз не брызнули. Я прошептала:
– Вика, давай я тебе помогу. Хоть как-то. Организовать что-нибудь, родственников обзвонить…
– Маман уже сама все готовит, – горько усмехнулась она. – Можно не сомневаться: будут похороны века. Она великий организатор, все успевает. Место на Востряковском кладбище обеспечила. Ресторан выбрала. И даже адвоката наняла.
– А это зачем?
– У таксиста оказались тяжкие телесные и страховка. Плюс таксопарк подключился. А мы наследники. Уже два иска. Требуют компенсацию за лечение, машину, за моральный ущерб миллион. Мама обещала мне еще раз врезать. Как будто я виновата!
Девушка истерически расхохоталась.
Паша не любит работать «за интерес». Но иначе я поступить не могла.
– Вика, нам ничего платить не надо. Но позволь, пожалуйста, разобраться. Кто виновник? Кто прислал письмо? Ведь на самом деле не ты, а именно этот человек отца твоего убил.
– Разбирайтесь, – равнодушно отозвалась она. – Если вам делать нечего.
– А мне можно на поминки прийти?
– Да ради бога! Чем больше народу – тем эффектней. Так маман считает.
– Я не для эффекта. Тебя поддержать хочу.
Вика устала ерничать. Горько всхлипнула. Прошептала:
– Хорошая ты. Жаль, подругой не будешь.
– Кто мешает?
– Да я после похорон сразу смоюсь отсюда. К черту на рога. На Бали. В Гондурас. Что мне тут делать? Отца нет. Маман опять начнет мозг выносить, чтобы я в школу бизнеса шла. И упрекать каждый день, что я отца убила.
– А петь?
– Нет. Петь я больше не буду. Никогда. В том письме правильно написали.
* * *
В открытых источниках информация пока не появилась, но золотце мое Паша узнал очень скоро.
В деле оказался замешан один из официантов «Золотого лебедя». Взрывное устройство, судя по всему, пронес накануне. Возможно, знал, что охранники безопасность помещения проверять не будут – только гостей прогонять через рамку и просить показать сумки.
В день свадьбы без пятнадцати девять вечера, когда надо было убирать закуски и в очередной раз обносить гостей шампанским, официант исчез. Коллеги разозлились: нашел время курить. Но на заднем дворе, где стояли пепельницы для персонала, парня не оказалось. Как и на кухне, и в туалетах. Менеджер прилюдно поклялся, что не просто уволит, но внесет фамилию засранца в черный список, однако сообщать о происшествии никому не стал. В полицию звонить – вроде повода нет. А охране – та мозг вынесет, да еще и олигарху доложит. Сам потом в черном списке окажешься.
В восемь пятьдесят три эстрадный артист, который вел свадьбу, объявил танец отца с невестой. Номер был поставлен заранее, и свидетели дружно показали: пушинка-дочка в объятиях расчувствовавшегося олигарха смотрелась удивительно мило и трогательно.
А в восемь пятьдесят шесть сработало радиоуправляемое устройство – оно оказалось заложено под танцевальным подиумом.
У Пищелева с дочкой шансов не было никаких. Ведущий, звукорежиссер и фотограф, снимавший действо, тоже погибли. Еще восемь человек – гости и сотрудники ресторана – получили множественные травмы.
Взять официанта, казалось бы, плевое дело – известны фамилия, имя, адрес. Однако выяснилось, что парень работал в заведении всего месяц, его паспорт и медицинская книжка поддельные, а отпечатков пальцев ни в каких базах данных нет.
Крохи информации просочились в прессу.
Известная дама-блогер немедленно разразилась постом «Любовь и месть бедняка». Скромный халдей, по мнению романтической особы, был отчаянно влюблен в богатую принцессу и не смог пережить, когда отец вынудил ее выйти замуж за равного по положению. Раздобыл взрывное устройство и отомстил обоим.
Я подсунула текст Паше. Тот цинично хмыкнул:
– Бред. А официант, скорее всего, мертв.
– Ты так считаешь – или знаешь? – насела я.
Синичкин потрепал меня по плечу:
– Подумай сама. Единственное звено. Только он мог вывести на заказчика. Парня наверняка убрали в тот же вечер. Все концы обрублены. А мышиная возня – копать в окружении олигарха, его дочки – вряд ли что даст.
– То есть преступника не найдут?
– Землю роют отчаянно, дело на контроле у Президента. Но в результате я не уверен.
* * *
Все мои черные платья оказались до неприличия короткими, и я решила идти на поминки в темных брюках. Подходящей футболки – без пайеток, выреза или принта – тоже не нашлось. Пришлось потратиться, а также купить платок, но я себя утешила. Будет в чем потом квартиру убирать.
Для поминок Викина мама выбрала весьма элегантное место – кафе почти в центре Москвы, с летней террасой и видом на реку. Оформлено помещение тоже оказалось с хорошим вкусом – никаких траурных портретов, зато повсюду – фотографии Юрия в одинаковых (и не черных!) рамочках. Молодой, постарше, веселый, задумчивый, рядом с женой, в обнимку с дочкой.
Публики собралось много, но преобладали среди скорбящих подруги, коллеги и знакомые не покойного, но его деятельной супруги. Судя по тому, сколь радостно Вика кинулась ко мне, ее собственных гостей здесь тоже оказалось мало, а то и не было вовсе.
– Отец – домосед, работал удаленно, никаких корпоративов и коллег. Армейские друзья – кто потерялся, кто умер. Собутыльников мать принципиально не позвала, – словоохотливо пояснила Вика. – Я ждала, что хоть Артем придет, мой шеф, но его еще из больницы не выписали.
– Сильно он пострадал?
