«Поймай меня, если сможешь».
Эмили будет довольна, она обожает Тома Хэнкса.
Только вернувшись домой, он понял, что не так.
Уже сто лет он никого к себе не приглашал. Сколько у него еще есть времени, минут десять?
Одежда разбросана по гостиной, старое пятно все еще смотрит на него с укором со скатерти на столе, огромная груда книг, папок и тетрадей с курсов высится в углу как памятник прокрастинации. Что уж говорить о газетах, валяющихся у свежевыкрашенной стены.
Он быстро собрал одежду и запихал книги за диван. Мельком выглянул сквозь жалюзи на улицу и увидел, что Эмили уже идет. Метнулся к стене, похватал газеты и наспех забросил их в другую комнату, потом кинулся на диван и включил телевизор, чтобы все выглядело так, будто именно этим он тут и занимался.
На экране появился улыбающийся мужчина с бородой, а за ним виднелась царственная заснеженная гора. Мужчина одет в толстый пуховик под горло, лицо красное и обветренное, а в глазах горит голубой огонь.
– Во-первых, мои поздравления, – сказал репортер, от которого на экране была видна только рука с микрофоном, – насколько я понимаю, вы уже во второй раз покоряете эту вершину.
– Да, – сказал мужчина с бородой, – в предыдущий раз не вышло. Неудачная была попытка, прямо скажем. Я даже ногу сломал… это полный бардак.
– Но вы все же решились еще раз, – репортер то ли спрашивал, то ли утверждал.
– Ты знаешь, как бывает, – сказал бородач и расплылся в улыбке, – ради этого и придумали второй шанс. Ты не можешь просто сдаться и не сделать того, что должен, и ты это знаешь. Мне было ясно, что я снова буду пытаться взять эту вершину. Кроме того, у меня сейчас была особенно сильная поддержка.
Он протянул руку, и на экране появилась женщина с короткой стрижкой, загорелая, укутанная в не менее теплое пальто. Она помахала рукой и хихикнула, когда мужчина коснулся щетиной ее виска.
Эмили постучала в дверь.
Они сидели вместе на диване и пытались вспомнить, как это делается. После всех встреч с участием Арика, который в нужный момент говорил какую-нибудь глупость, их проржавевшая дружба один на один нуждалась в некотором ремонте.
– Все еще чувствуется запах краски, – сказала Эмили, точнее, автопилот, управляющий «приятельницей», которая внутри нее все еще пытается править бал.
– Да, это… еще, видимо, не до конца просохло, – сказал Гай.
На экране телевизора бородатый альпинист продолжал разговаривать с выключенным звуком.
Эмили встала и немного приоткрыла жалюзи. На обратном пути она захватила пачку печенья с предсказаниями и подала ее Гаю.
– Одно для тебя… – сказала она, когда Гай вынул одно печенье с улыбкой, – и одно для меня.
Она села напротив него на диване, поджав под себя ноги.
– Я очень рада, что ты меня позвал, – сказала она. – Мы уже давно так не собирались. Я соскучилась.
Гай улыбнулся ей, разломил печенье и вынул маленький клочок бумаги. За те короткие секунды до того, как отключилось электричество, он успел прочитать фразу и поднять глаза на Эмили.
«Не ищи далеко. Ответ на самый важный вопрос может быть у тебя перед глазами».
Темнота окутала их в тишине, полной надежд. Эмили сидела ровно, затаив дыхание.
Она знала, что бледный свет от фонарей на улице, который просачивается сквозь жалюзи, падает точно на ее глаза белой косой линией, придавая им блеск. Слышно было биение сердца, и она думала: чьего – его или ее. Когда подача электричества возобновилась, он все еще смотрел в ее глаза. Они молчали.
Наконец он положил разломанное печенье и сказал:
– Кажется, я сейчас понял кое-что. Что-то, что давно должен был понять.
Она немного дрожала.
– Что? – полушепотом спросила она.
– Я не хочу, чтобы все было как раньше, – сказал он. Эмили заметила румянец на его щеке. – Я хочу, чтобы все было по-другому. Совсем по-другому. Хочу, чтобы мы попробовали кое-что новое.
– Звучит заманчиво. – Она все еще не могла разговаривать в полный голос.
– Я слишком долго жил прошлым.
– Да…
– И не замечал того, что чувствую сегодня.
– Гай…
– И пусть Кассандра идет ко всем чертям. Мне нужна ты.
– Ох, Гай…
* * *
Когда зажегся свет, Эмили очнулась и вернулась в реальность, в которой Гай сидел перед ней, уставившись на разломанное печенье и записку в своей руке. Он поднял на нее глаза и спросил:
– Эмили, что тут происходит?
– В смысле?
В нем как будто вдруг что-то ожесточилось. Он встал, отошел за диван и вытащил оттуда выцветшую разваливающуюся тетрадку. На ней было написано «Техники выбирания предметов, часть Б». Гай немного полистал, пока не дошел до нужной страницы, и положил тетрадку на стол. Заголовок гласил: «№ 73: заранее подготовленный выбор из коробки, вариация упражнения Виттона». Иллюстрации объясняли, как повернуть коробку так, чтобы объект думал, что он берет случайный предмет, а на самом деле вытаскивает нужную вещь.
Эмили молча смотрела в открытую тетрадь.
– Ты подстроила, чтобы я взял это предсказание, да?
Она все еще молчала и крошила в пальцах свое печенье.
– Да?
Она по-прежнему не отвечала.
Гай сел напротив нее:
– Что тут происходит?
– Один мой хороший друг с курсов, на которых я когда-то училась, рассказал мне как-то про свою первую любовь, – сказала Эмили тихо. – Он думал, что любовь – это что-то вроде поклонения, только пахнет приятно. Что это подчинение мыслям кого-то другого. Ты будто становишься его фанатом, а он – твоим. Ведь так обычно об этом говорят, нет? Ослепляющая молния, которая ударяет в тебя средь бела дня, или будто где-то глубоко внутри сладкое поклонение тихо поднимается, как на дрожжах, или четкое осознание связи с родственной душой и прочие подобные сравнения.
– Ты и печенье в супермаркете подстроила? И девушку в магазине игрушек?
– Потом, когда появилась одна женщина, он понял, что ему врали, что он сам себе врал. Любовь – это не почитание, даже близко не стояла. Начало было похожим, но очень быстро это однобокое почитание разрослось и превратилось во что-то другое, более правильное. Он почувствовал, что вернулся домой. Что он вернулся туда, где его ждут. И главное – где он на своем месте. По его словам, он чувствовал, будто они уже встречались раньше или давным-давно делали что-то вместе, но потеряли друг друга, а теперь им представился шанс сделать это снова, хотя он и понятия не имел, что «это». Он никогда не чувствовал, что это начало, для него это всегда было продолжением.
