Кир не солгал. Мне действительно стало жарко. От его неистовых ласк, от будоражащих воображение обещаний и от притягивающего взгляд мужского тела, одежда с которого слетела почти так же быстро, как и с меня. Было неловко, чуть боязно, безумно волнующе и очень любопытно. А еще… было волшебно. Интимный полумрак уже не питерской крыши, шелест простыней и близость самого желанного на свете мужчины – сказка, о которой втайне мечтает каждая девушка. Реальность, которая есть у меня.
– Красавица моя, принцесса, – шептал аше-ар, сжимая меня в объятиях. Дрожащую от пережитого потрясения, уставшую и безумно счастливую. – Милая, нежная… Моя. Навсегда моя? – спрашивал он, заглядывая в глаза.
– Твоя, – шептала я, ибо сейчас была готова пообещать ему все.
Из-под ресниц крупными каплями потекли слезы, совсем как в той театральной каморке, воспоминание о которой вспыхнуло в голове. Тогда у нас ничего не вышло, и слава богам! Лишиться невинности на атласных простынях было куда приятней, нежели сделать это в пыльной кладовке.
– Зоя? – встревожился Кир, перекатившись на бок, чтобы не давить на меня. – Прости, девочка моя, но так надо, – повинился он, запустив пальцы в свои изрядно растрепанные волосы. – Не плачь.
«Надо! Не спорю. Не оставаться же мне вечной девственницей, в конце-то концов», – мысленно согласилась я, облизывая припухшие от поцелуев губы. А слезы все равно текли, оставляя влажные дорожки на щеках. И Кир аккуратно стирал их рукой, ловил свежие капли губами и продолжал нести какую-то чушь:
– Пойми, айка, так будет лучше.
– Как?
Отодвинувшись от него, я села и, прикрывшись мятым покрывалом, уставилась на нагого блондина, которому смущение, похоже, было несвойственно.
– Так. – Он взял меня за руку и указал на запястье.
А там прямо над браслетом красовался серебристый росчерк клейма. И сердце сжалось от осознания. Выходит, он поэтому спрашивал, его ли я? Хотел получить добровольное согласие на рабство? Тоже мне, демон-искуситель с замашками деспота!
– Зачем? – Хмуро глядя в черные с серебром глаза, я решила все же прояснить ситуацию.
– Так надо, айка, – повторил любовник и плотно сжал губы, которые совсем недавно целовали меня и шептали нежности. Волшебство растаяло, а приятная слабость, разливавшаяся по телу, сменилась злостью. – Не плачь, принцесса. Это для твоего же блага.
Будто я из-за его выходки плакала. Болван!
– А спрос-с-сить нельзя было?! – прошипела, чувствуя, что из ласковой кошечки превращаюсь в разъяренную пантеру.
– Я спрашивал, ты отказала.
– А…
– Айка! – перебил Кир-Кули, хватая меня за плечи и укладывая обратно на постель. – Хочешь знать зачем?
– Было бы неплохо. – Пальцы лишь крепче стиснули покрывало.
– Затем, что мне страшно! – С не меньшей злостью, чем моя собственная, заявил он, я же только хмыкнула в ответ, не веря. – Зря смеешься, сейлин. – Его подозрительная серьезность настораживала. – Я никогда не боялся, разве что в детстве, но это было слишком давно, чтобы помнить. Никогда по-настоящему не боялся с того случая, когда погибли наши с Лирэн родители. – Кир убрал с моего лба влажные от пота волосы, и я ощутила прилив теплого воздуха, который мягко разглаживал и сушил их. Заботится, значит, обо мне… Приятно! – Никогда не боялся за себя, за сестру, – продолжал блондин, – даже за ее мелких отпрысков не тревожился. Да и не знал я их, если честно. Без меня ведь росли… – Вздохнув, он замолчал.
– И? – не выдержала я, когда пауза затянулась.
– И вот, – как-то странно усмехнулся любовник, глядя на меня, – теперь я боюсь. До дрожи боюсь, айка! За тебя! А ты, поганка такая, не желаешь носить на коже метку, по которой я всегда смогу тебя отыскать и защитить от любой опасности.
– Рабскую метку, – напомнила я про ма-а-аленький такой нюанс его благих намерений.
– И что? – Он досадливо поморщился. – Я, между прочим, в этот раз поставил ее на твоей руке, а не на груди. Раз уж ты так стыдишься быть моей рабыней.
– Рабыня-невеста, – щелкнула пальцами по висящей в ухе серьге, – оригинальный у тебя подход, Кир из рода Кули.
– Айка, ты ведь понимаешь, что это только слова…
– Про рабыню или про невесту? – съязвила я.
– Будешь злиться, станешь рабыней-женой, – беззлобно пригрозил аше-ар и, перекатившись, взял со столика пиццу с колой. – Ну что, невеста? Позавтракаем?
И как на это белое чудовище злиться? Решив, что земной фастфуд – достойный повод для примирения, я со вздохом села. Сложила на груди руки, все так же придерживая норовящий сползти атлас, и, глядя в упор на своего жениха, попросила:
– Не делай так больше, пожалуйста. Я только начала тебе доверять, только пустила тебя в свою жизнь, в свои мысли и сердце… Не предавай доверия, Кир.
Он задумчиво посмотрел на меня, затем достал из самодельной коробки разогретую шарту пиццу и протянул один кусочек мне.
– На Эо согласишься?
Закатив глаза, я застонала. Вот правду говорят – горбатого могила исправит!
– Да или нет?
Кир-Кули глотнул доморощенной колы, по-прежнему не сводя с меня пытливого взгляда.
– Скорее да, чем нет, – уклончиво ответила я, примеряясь к порции. – Но точно не сегодня. И не завтра! – добавила поспешно, ибо выражение лица у моего не умеющего проигрывать мужчины было на редкость довольным.
На следующее утро…
Я все-таки рискнула прийти сюда одна. И вот теперь стояла на краю обрыва и смотрела вниз. Там, на дне, среди клочьев сизого тумана все так же красовался белоснежный храм древних. Таинственный, загадочный, притягательный и опасный. За спиной что-то скрипнуло, послышались тихие шаги и какой-то странный скрежет. Я резко обернулась. По тропинке, царапая камни внушительными когтями, приближалась огромная тварь.
Ее тело, сотканное из сгустков мрака, то надувалось воздушным шаром, то усыхало до состояния скелета, словно не могло определиться, какую форму принять. Неизменными оставались лишь стальные когти, горящие серебром глаза и оскаленные зубы. Я замерла, боясь пошевелиться. Чудовище подошло ближе и утробно зарычало. Его тьма простерла ко мне свои жуткие тентакли. Они извивались, точно готовые к прыжку хищные змеи.
Страшно! Инстинктивно отпрянув, я оступилась и с воплем полетела вниз. Тело все падало и падало, беспомощно размахивая руками, как неумелый пловец. А воздух уплотнялся и все больше походил на воду. Или это я становилась легче? Наконец мне удалось зависнуть в одном положении, распластавшись на островке тумана. Моя фигура на глазах менялась, становясь похожей на медузу: туловище утратило привычные очертания, расползаясь чернильным пятном, а руки и ноги раскинулись теневыми лентами. Стало как-то спокойно, и я уже не боялась. Неловко барахтаясь, перевернулась и, неспешно шевеля своими щупальцами, поплыла к храму, который, как оказалось, был совсем близко.
