А потом Бакин и вовсе пропал. Лишь недавно стало известно, что он заканчивает роман. Небольшой, но очень важный. С предварительным названием «От смерти к рождению». Свое первое за последнее десятилетие интервью Дмитрий Бакин, не пользующийся Интернетом, дал газете ВЗГЛЯД по почте. Но не электронной, а обычной, написав ответы на вопросы Дмитрия Бавильского от руки.
— Как давно Вы пишете? Много ли у Вас написано (если не считать опубликованной книжки рассказов и отрывка из романа)?
— Первый опубликованный рассказ был написан двадцать два или двадцать три года назад, не могу сказать точно, потому что не имел привычки датировать написанное. Опубликован он был не сразу. В дальнейшем всё, что счел нужным, было опубликовано. Роман в работе, и как много его будет, не знаю. Скорее всего, немного.
— Почему Вы пишете медленно? Много правите, переписываете написанное, или по какой-то иной причине?
— То, что пишу медленно, узнал, лишь расставшись со своей основной профессией, которой отдано было почти двадцать пять лет жизни. В те годы некогда было писать. Обычно занимался этим в отпуске, в выходные дни, но правил и переписывал написанное всегда очень много.
— Вы пишете для себя или для гипотетического читателя? Насколько Вам важно, чтобы Ваши тексты стали известны другим?
— По-моему, каждый изначально пишет для себя. Безусловно, есть люди, чье мнение для меня важно, их немного, но именно они в свое время настояли на том, чтобы написанное мной было отдано в печать. О гипотетическом читателе если и думаю, то стараюсь думать о нем хорошо. Но сказать, что мне важно, чтобы тексты стали известны другим, не могу.
— Вы общаетесь с другими писателями и поэтами?
— Крайне редко.
— Как Вы считаете, тесное присутствие внутри профессионального сообщества помогает писать или же, напротив, отвлекает от работы?
— Никогда не присутствовал внутри профессионального писательского сообщества, потому что имел другую профессию. Но думаю, если присутствие в нем и помогает писать, то лишь в том случае, если задаться целью описать нравы этого самого сообщества. По-моему, помогать писать могут табак, голод, зима, ее снег. Некоторым, знаю, помогло отчаяние.
— Что для Вас означает писать — Вы фиксируете свою жизнь, формулируете важное, пытаетесь объясниться?
— Писать — значит идти путем своих персонажей, закреплять на бумаге узоры их судеб, а фиксировать стараюсь мысль. Свою жизнь, скорее всего, описывать не буду. Как можно с помощью этого объясниться, я не знаю. Да и стоит ли объясняться?
— Что труднее писать и придумывать, роман или рассказ? Какой жанр дается труднее?
— Ценнее то, что лучше написано. Безусловно, есть рассказы, которые превосходят многие романы. Тому пример — творчество Юрия Казакова. Для меня труднее писать роман. С тех пор как начал это делать, чаще и чаще думаю, что это не мой жанр. Порой доходит до того, что кажется — занимаюсь трансплантацией внутренних органов на бумагу. Тогда на какое-то время писать прекращаю. Это при том, что замысел представляется вызревшим, достаточно ясным. Наверное, мой жанр всё-таки рассказ. А может, дело в том, что девять лет подряд я вообще ничего не писал.
— Сейчас Вы пишете роман. Как Вы понимаете момент, когда текст оказывается закончен и не требует доработки?
— Всё зависит от имеющегося у вас времени. Пишу роман главами. На мой взгляд, написав начисто главу, стоит отложить ее на два-три месяца и писать дальше, а потом к этой главе вернуться. И тогда воспринимаешь написанное во многом по-другому, как если вспоминаешь прошлые свои поступки, понимая, что теперь поступил бы иначе. В чём-то переделываешь, радуешься, что имеешь возможность переделать хотя бы это, потому что жизнь такой возможности не дает, понимаешь, что для писателя литература щедрее жизни.
— Вы пишете наобум, или у Вас есть четкий план?
— Думаю, когда собираешься что-то писать, план нужен, но имея четкие планы, художественной литературой лучше не заниматься. Есть достаточно занятий, где так не хватает необходимой четкости.
— У Вас есть любимые писатели, на творчество которых Вы ориентируетесь или же которые служат Вам примером?
— Их очень много, и они очень разные. Но как можно ориентироваться на чужое творчество, не знаю. О писателях — это Музиль и Астуриас, Бунин и Фолкнер, Томас Вулф и Юрий Казаков, Экзюпери и Маркес, Платонов и Камю, Гамсун и Меллвил. И Достоевский, как предупреждение всем нам.
Дмитрий Бавильский «Взгляд. Деловая газета», 2008 г.
Письма родным из Армии
(в сокращении)
Видите ли…
Я совершенно случайно обнаружил, что живу здесь завтраком, обедом, ужином и письмами. Мало того, возомнил, что ни у одного человека в мире не ограничено так время на вышеупомянутые удовольствия, как у меня. Поэтому пишите.
Будьте здоровы.
Сын.
* * *
Сегодня мы долго и упорно маршировали, маршировали, маршировали. Из этого тройного повторения одного слова вы всё равно не сможете представить, сколько это — много. Следовало бы повторить слово раз сто, да и то вышла бы только сотая доля эффекта. Если бы я написал книгу, в которой было бы только описание еды, подающейся здесь на завтрак, обед, ужин, если бы в ней были бы описаны, сухо, без треволнений души, разные виды муштры, если бы в ней через каждую страницу давался бы почти всегда одинаковый список проверки, состоящий из ста пятидесяти человек, то это была бы самая сильная книга об армии, но ее никто не стал бы читать, потому что от такого дикого однообразия захочешь бежать на самую тяжелую работу. Не надо только думать, что я ною, раскисаю и жалуюсь. Отнюдь нет. Я вжился и, так сказать, последовал мудрому примеру змеи, иными словами сбросил старую кожу в надежде на то, что «обтянусь» новой, и мои надежды оправдались.
* * *
Хотите я напишу вам, как маешься в ожидании отбоя и как просыпаясь без пятнадцати шесть, чувствуя себя точно так, как с похмелья, ждешь крика: «рота, подъем!» Как пахнут новые сапоги и как они скрипят у вновь прибывших ребят, как портянки слазят при беге на утренней зарядке, как после зарядки набиваешь живот на завтраке. И сплошные построения. Как сидишь на лавочке под зеленеющими уже деревьями во время перекура и смотришь в землю, на которой лежат мелкие осколки кирпича, перемешанный с глиной песок, щепки от лопат и граблей. И всё это очень отчетливо, потому что от глаз до земли меньше метра. А еще плывет дым от сигареты.
* * *
В армии всё слишком конкретно, четко, просто и неизбежно, чтобы жизнь гражданских людей, их города, их взаимная и безнадежная любовь друг к другу, не казалась абстракцией. Это я пишу для того, чтобы вы более-менее поняли моё состояние.
