Пока заживала рана в плече, Крейг шатался по острову, исходил его вдоль и поперек, лазил по скалам, понемногу разрабатывая левую руку, спускался в пещеры и дышал чистым прохладным воздухом.
Индейцы не обращали на него внимания. У них своих забот хватало. Всем им давно пора было умирать.
Крейг сделал гарпун, привязав к одному его концу лезвие старого ножа, и уходил на побережье бить мелкую рыбу. Потом он откладывал свой гарпун и садился на песок у кромки воды.
Фрэнсис Крейг любил море на берегу. Индеец любит бога, несмотря на проклятый богом род. Индейцы — раса, имеющая право ненавидеть бога или не верить в него, но нет людей, которые любили бы бога так сильно. Индейцам — бог, солдату — армия. Каждый из них видит в своём одно — все беды и все радости. Для моряков бог-обманщик — это море, для солдат — армия. Любовь к которой, как говорил генерал Джонсон, открывается после демобилизации. Море для Крейга — красивая стерва, к которой привык.
На Рам-Ки Крейг отдыхал от разговоров, потому что не знал индейского языка. Он думал, что надо бы, по возвращению в Англию, поставить новую ограду на могиле жены, узнать, как живёт его сестра, которую он никогда не видел.
В тот день Крейг вернулся в селение вечером. У хижины он столкнулся с индианкой лет двадцати. Она опустила голову и обошла его. Он смотрел ей вслед. Она была стройная и худая, как все молодые индианки, а пышные, длинные волосы, которые трепал ветер, были точно крона дерева. Как-то утром ему удалось рассмотреть индианку получше. У неё был продолговатый овал лица, длинные, кукольные ресницы, большие чёрные глаза и чёрные брови, маленькие уши и бледные, обветренные губы. Когда она опускала голову, поднимала руки, нагибалась, не сгибая ног — точно ломали стебель. Она украдкой смотрела на Крейга, как на человека, который никогда не умрет, и свою любовь к нему выражала тем, что немедленно уходила с того места, куда он приходил.
Ещё кто-то умер.
Крейг встал поздно утром, одел рубаху и вышел из хижины. Все индейцы сидели на земле, перед поваленным деревом, на котором расставив ноги, стоял старик, и внимательно слушали его. Крейг вернулся в хижину, взял нож и медленно пошёл к индейцам. Старик осёкся, когда он подошёл. Индейцы встали. Крейг, не останавливаясь, растолкав индейцев, подошёл к группе женщин, схватил молодую индианку за запястье и рванул к себе так, что она оказалась у него за спиной.
Он повернулся к индейцам лицом, хмуро глядя на них и молча ожидая, что за этим последует. Нож он держал в правой руке. Пало гробовое молчание. Индианка попыталась было вернуться к женщинам, но Крейг ещё крепче сжал ей запястье, и она перестала вырываться. Наконец, какой-то индеец двинулся на Крейга, но его остановил резкий окрик старика. Крейг подождал ещё секунд двадцать, повернулся к ним спиной и, сжимая запястье индианки, медленно пошёл к лесу.
Они построили себе шалаш в миле от селения. Крейгу было наплевать, где жить, но он боялся за индианку. Она хорошо понимала его жесты, однако он решил научить её английскому языку. Он увёл её в лес. По стволу сосны полз паук. Крейг раздавил его большим пальцем и, указывая на раздавленного паука, сказал: «Смерть!» Это было первое английское слово, которое узнала индианка.
Он водил её по лесу, бродил с ней по побережью и говорил, как называется море, небо, деревья, птицы, рыбы, скалы, водоросли, солнце, луна, ночь, день, человек. Она всё очень быстро запоминала, как человек, у которого не забита голова. Её не смущало странное звучание незнакомых слов, как у некоторых белых идиотов.
Ночью, перед тем, как лечь спать, Крейг приставил палец к груди индианки и сказал:
— Линор. Линор. Линор. Ты — Линор.
Индианка кивнула, раздавила ногой жука и сказала:
— Смерть.
Она спала удивительно тихо и почти всегда на боку. Вставала на час раньше Крейга, разводила костер, поджаривала пальмовые кочны или рыбу и ждала, пока проснется Крейг. Затем они вместе ели. Она повторяла английские слова.
Крейгу всё казалось, что это его жена. Особенно когда она прижималась к нему и прятала лицо у него на груди. Когда он смотрел ей в лицо — это проходило. В каждой живой женщине, которая была с ним, он любил свою умершую жену. Крейг не отпускал от себя индианку. Он боялся, что кто-нибудь из племени убьёт её. К тому же иногда ему необходима была помощь. С ней он, по крайней мере, не тратил время на поиски пищи и её приготовление.
Крейг принялся за лодку, как только почувствовал, что более-менее способен работать левой рукой. Он решил делать её из можжевельника, поваленного бурей. У него был только нож и острый кусок гранита. С утра до ночи он выдалбливал лодку, не обращая внимание на кровавые мозоли, которые постоянно сдирал шершавый гранит. Левая рука болела сильней и сильней. Крейг стал работать только правой. По ночам правую руку сводило судорогой, и ощущение было такое, точно он старается вытянуть её из капкана. Он отбил указательный палец, и на нём слазил ноготь.
Чем больше он уставал, тем труднее засыпал.
Он лежал с открытыми глазами, забыв про боль в руках, и думал, что ему всегда везло только в одном — он жив. Так везёт всем невезучим. Временами он злился, что время, когда он лежит в темноте и не спит, не используется на выдалбливание лодки. Он поворачивал голову и видел девушку, которая спала, отвернувшись от него, и ему казалось — это его жена. В темноте лучше всего видно прошлое.
Утром все ночные раздумья вызывали у Крейга только досаду. Когда он долбил ствол дерева, отключался от всего.
Месяц ушёл на корпус лодки. Корпус получился грубым и неровным, но очень прочным.
Крейг повалил молодое тонкое дерево, очистил его от коры и сучков, срезал макушку, но ставить на лодку мачту пока не стал. Он хотел перетащить лодку ближе к воде. Лодка была слишком тяжела для одного. Вдвоём с девушкой они подсовывали под днище лодки толстые палки и, действуя ими, как рычагами, двигали корпус к побережью. Там, на берегу, Крейг сделал паз в днище лодки, в том месте, где днище было толстым, и вбил мачту. Теперь оставалось собрать всю парусину, которая была в индейском поселении и сделать из неё парус. Крейг не хотел отбирать силой или красть у индейцев парусину. Думая над этим, он сделал три весла, на тот случай, если в море обломается мачта или ветер сорвёт парус, и положил их в лодку.
* * *
Помимо вопросов государственного порядка и вопросов, затрагивающих склеенные слюной политические отношения между Англией и Испанией, что представлялось наиболее важным на данный момент, в Хептон-Корде решался вопрос о награждении наиболее отличившихся во время англо-испанской войны за Новый Свет.
