Второй разрез лёг параллельно первому. Так, чтобы пупок с блестяшкой пирсинга оказался точно посередине. Салфетка, прижигание, вой Александры…
Спустя несколько минут к вертикальным добавились две горизонтальные линии, вычертив решётку для игры в «Х и О». Девушка обречённо плакала, иногда сбиваясь на еле слышимый, леденящий душу скулёж, но Хорина он не смущал. Доводилось сталкиваться и не с таким.
– Линии вдоль и поперёк… – пробормотал Виталий, разглядывая своё творение. – Время настало, в азарте игрок… Сашуня, меня раздирают противоречивые чувства. Играя в одиночку, выигрываешь и проигрываешь одновременно. Плюс и минус в одной связке, кровосмешение восторга и разочарования… Жаль, что тебе не дано понять этого.
Он взял обычную шариковую авторучку, старательно обвёл кружком пуп в центральной клетке.
– Та-а-ак… А теперь так! И – сюда. Стоп-стоп… А мы – здесь отметимся. А мы – вот тут! Не ваша и не наша, она же – ничья… Предлагаю переиграть!
Влажная салфетка стёрла чернила с кожи. Хорин помедлил, решая, что выбрать из лежащих возле электроплитки предметов: ножницы, швейцарский нож, кусок крупной наждачки, шило, паяльник, ножовка по металлу, корщётка с деревянной ручкой, ещё кое-что…
Остановился на слегка изогнутом и заточенном куске стальной проволоки, самодельном аналоге хирургической иглы. Подавляющая часть «творческого» арсенала прозаически покупалась в магазинах, но что-нибудь Виталий обязательно изготавливал сам. Это давно превратилось в подобие традиции, счастливую примету…
Нитей было две катушки – красные и чёрные.
– Сашуня, тебе какой цвет больше по душе? – спросил Хорин. – Ой, не смотри ты так… Ладно, крестики – чёрные, нолики – красные. Торопиться нам некуда…
Продел красную нить в ушко, завязал узелок потолще. Воткнул иглу в верхнюю левую клетку, остриё вынырнуло из-под кожи сантиметра через полтора. Хорин ухватил его кончиками пальцев, потянул дальше…
Съёмную «двушку» он покинул спустя три часа. Отпечатки пальцев были стёрты. Паяльник, корщётка и прочее лежало в чёрном полиэтиленовом мешке, старательно приведённое в негодность и перемешанное с накопившимся за предыдущие дни мусором. Электроплитка осталась в квартире. Она была хозяйской и пришлась очень кстати, избавив Виталия от лишней покупки.
В этот раз Хорина посетило особое вдохновение, и в ход пошли все без исключения инструменты. Сашуня умерла на исходе второго часа. Скорее всего – от болевого шока, когда Виталий попытался засунуть ей туда включённый паяльник. Хорина это огорчило, он рассчитывал позабавиться чуть дольше. Надо же, сдирание кожи и отпиливание пальцев пережила… И соски отрезанные. А тут – бах, и всё.
Два квартала он прошёл пешком. Выкинул «набор индивидуалиста-затейника» в заранее присмотренный мусорный контейнер. Тот был заполнен на три четверти – гарантия, что мусоровоз приедет в ближайшие день-два. Безо всякой брезгливости надорвал пару чужих пакетов, вывалив их содержимое на свой. Небольшая подстраховка от «вонючих копателей». Инструменты были старательно очищены от крови… но Виталий всегда считал, что лишних предосторожностей не бывает.
Доказательством его правоты служили шестнадцать лет, за которые он ни разу не попал в поле зрения сыскарей-«убойщиков» из двадцати пяти городов.
Хорин помнил их все. Казань, Киев, Новосибирск, Ярославль, Санкт-Петербург, Ростов-на-Дону, Волгоград – в них он отметился по два раза… В остальных – по одному. Разрыв между первым и вторым визитами был не меньше десяти лет.
Виталий не вёл никаких списков, не делал фото и видео, не оставлял себе сувениров. Он всецело полагался на свою память, намертво вцепившуюся во всё, что касалось тридцати трёх жертв Хорина. И очень надеялся, что список будет как минимум удвоен.
Он убивал два раза в год – бессистемно, не выбирая определённые месяцы, недели, дни и числа. Толчок к этому, как ко многому в нашей жизни, дал случай – пьяное убийство дорогой проститутки. Из той истории Виталий сумел выбраться без особых потерь, с помощью связей и денег отца. Проститутка была объявлена пропавшей без вести, а её трупом занялись привычные к этому люди, мастерство которых никогда не вызывало нареканий.
Но в памяти Хорина неожиданно приятной занозой остался эпизод: юная, мёртвая, обнажённая женщина с разбитым в кровь лицом и сломанной шеей. Кто-то тёмный внутри него изо дня в день усиливал это воспоминание, не стирая впечатления и краски, а напротив – делая их ярче, чувственнее. Всё чаще и откровеннее подталкивая попробовать ещё. Нашёптывая, что случившееся – далеко не вершина удовольствия, что предела может не быть вовсе…
Хорин выдержал полтора года и начал убивать дальше: более умно, более изощрённо, всё больше входя во вкус, но – не теряя осторожности. Тёмный наставник Виталия вполне довольствовался двумя жертвами в год. Ещё он поощрял полную свободу «творчества». И это нравилось Хорину больше всего.
Предыдущую жертву – Ингу из Сочи – он задушил голыми руками. Но перед этим поработал с её лицом, выстригая кусочки кожи маленькими кусачками, пока оно не превратилось в маску, заслуживающую гран-при маскарада преисподней.
Инге предшествовала Евгения из Хабаровска. Хорин отпилил ей голову, а перед этим натыкал в проделанные на бёдрах ранки три десятка розовых бутонов на очень коротких стеблях. И обильно полил их кипятком.
До Евгении была Ирина из Челябинска. Изрезанные в бахрому уши, раздавленные пальцы, замысловатый узор расплавленного свинца на нежной коже…
Перед Ириной он убил Марию из Минска, до неё – Зою из Санкт-Петербурга… Хорин помнил всех и всё.
Собственно, сейчас не было никакого Виталия Михайловича Хорина, жителя Нижнего Новгорода, одна тысяча девятьсот семидесятого года рождения. Имелся Шелько Филипп Богданович, абориген города Геленджика, на два года старше. У Хорина были русые волосы и короткий «ёжик», Шелько зачёсывал длинные пепельно-серые волосы назад и носил «конский хвост». Виталий ходил целеустремлённым, пружинистым шагом легкоатлета, Филипп шёл неторопливо, заметно прихрамывая на левую ногу. Выговор Хорина был приятным, с поставленной дикцией, Шелько лающе ронял короткие, хлёсткие фразы, иногда сглатывая окончания слов. Виталий не жаловал даже суточную щетину, Филипп щеголял бородкой клинышком и идеальной щёточкой усов. Шелько был левшой, но Хорин везде и всегда писал правой. То, что он – амбидекстр, не знал никто.
Театральная молодость Хорина и его нынешние финансовые возможности (владение преуспевающим юридическим агентством плюс неплохие пакеты акций в трёх крупных и рентабельных производствах области) позволяли ему меняться до неузнаваемости. За шестнадцать лет он создал тридцать две предельно запоминающиеся личности. Похожих друг на друга, как раскормленный домашний хомяк и голодная пиранья…
С поддельными паспортами трудностей тоже не возникло. Хорин нашёл возможность получать их, не открывая своего истинного лица, только отправляя нужные фото и информацию. Удовольствие, понятно, обходилось недёшево, но Виталий не мелочился. Скупость в таком деле была нужна как штанга утопающему.
