От запаха свежеиспеченного хлеба, выплеснувшегося из дверей булочной, свело голодным спазмом желудок. И еще сильнее захотелось домой – мать сейчас, наверное, калач на под бросила. Сглотнув голодную слюну, Маруся огляделась по сторонам – куда забрела, и сама не поняла. Место было совершенно незнакомое. Какая-то улица с низкими старыми домами, в окнах желтый лимонный свет, звуки телевизионных сериальных голосов из открытых форточек… Надо бы перекусить что-то. Голод, положенный на внутреннее смятение, совсем уж штука опасная. В таком состоянии люди и совершают, наверное, самые важные свои ошибки, о которых потом жалеют всю жизнь. О, а вон и супермаркет впереди. Хоть булку с молоком съесть, что ли, присев где-нибудь на скамеечке. Как бомжихе бездомной какой…
Вздохнув, она зашла в магазин, побрела с корзиной мимо продуктовых рядов. Но даже вид аппетитно призывных колбасных нарезок и сдобных булочек, аккуратно закатанных в тонкий целлофан, не отвлек ее от грустных мыслей. Их же так просто из головы не выкинешь, мысли эти. Очень уж хотелось их как-то упорядочить в голове, свести в единую логическую таблицу. Чтоб глянуть потом на нее – и все понятно стало. Ох уж эта ее привычка к правильной экономической скрупулезности – все-то ей надо по строчкам да по столбцам разложить! Смешно, ей-богу…
Вот, к примеру, взять хотя бы ее мужа Никиту да эту беременную Наташу. Что мы здесь имеем? А имеем мы те исходные данные, что Наташа любит Никиту, сама в этом давеча призналась. Ну, не призналась, оговорилась – какая разница! Факт фактом остается. А Никита, стало быть, тоже любит Наташу. Наверняка любит. Просто он гордый очень, хоть и впечатлительный, как эта Наташа выразилась. Раз ушла, то и ладно. И развод, значит. Обиделся. Но это же ничего не меняет, раз у них любовь, правда? Ее ж никуда не денешь, любовь-то. Значит, они вдвоем, рядышком должны в одной строке поместиться. Чтобы правильный итог был. Она даже мысленно представила их рядом, и даже неверный показатель меж ними в лице Ксении Львовны представила. Вот если бы этот показатель как-то из ряда убрать, то итог точно будет правильный. Без обману. А только как его уберешь, этот показатель? Он же впился в них цепкими лапками, как налог на добавленную итоговую стоимость. Говоря сухим да экономическим языком, присутствует «в том числе». И никуда от него, стало быть, не денешься. Не вычленишь за просто так Ксению Львовну из этого итога. В другую клеточку не внесешь. Можно, конечно, и вычленить, но что делать – Никита не может, а Наташа не хочет. Слишком уж сложной эта задача получается. А ей тоже этим заниматься вроде как не с руки, потому как она вообще в другой строке находится, если уж следовать этой жестокой параллели-метафоре. В той как раз строке и находится, где Колька Дворкин прописан. Жаль только, что строки такой в таблице вообще нет. Нехорошая эта строка, нормальной человеческой законопослушной жизнью не предусмотренная…
Маруся хмыкнула, оглянулась по сторонам боязливо, словно кто-то мог прочитать ее дурацкие мысли-выкладки. Нет, и правда, придет же такая ерунда в голову! Жизнь – она ж не таблица сводных показателей, не так в ней все просто. А жаль, между прочим. Хотя, может, и в самом деле все просто, если вдуматься. Раз люди сами не могут свои правильные итоги свести, почему бы…
– Олежка, ну что ты делаешь! Отдай! Постой, куда ты!
Вздрогнув, Маруся удивленно повернула голову в сторону отчаянного и громкого женского восклицания, направленного в спину убегающему по проходу мальцу. Голос был до боли знакомым – хотя откуда? Откуда у нее здесь, на этой окраине города, возьмутся знакомые? Показалось, наверное…
– Сынок, ну постой! Постой, пожалуйста! Это нельзя брать, это мама тебе не может купить… – бежала за мальчишкой молодая женщина, пытаясь выхватить из его маленькой ручонки большое яйцо киндер-сюрприза в яркой упаковке. А догнав, только рукой махнула и произнесла убито: – Ну, вот, помял уже… Теперь покупать придется.
Присмотревшись, Маруся вдруг узнала ее. Да и отчего не узнать – девушка видная, хоть и не такая веселая, какой была там, на дне рождения своей сослуживицы Наташи Барышевой…
– Яна! Краснова! Здравствуйте, Яна! Вы не узнали меня? – радостно бросилась она к ней. – Я Маруся, помните? Ну, вы еще пожелали мне успехов всяческих, когда на бывшую работу заходили! Узнали?
– А, да-да, конечно… Добрый вечер… – холодно поздоровалась с ней Яна, взглянув мельком и как-то очень уж досадливо. Помолчав, снова повернула к ней голову, проговорила со злой ехидцей: – Ну и как они, успехи? Имеют место быть, надеюсь?
– Да как вам сказать… – растерянно пожала плечами Маруся, огорошенная ее холодностью. – Не то чтобы очень. А у вас как дела?
– Как сажа бела… – тихо проговорила Яна, вертя в руках помятый киндер-сюрприз. Потом, всплеснув руками, снова набросилась на приготовившегося заплакать сынишку: – Ну вот кто, кто тебя просил его хватать, скажи?
– Ой, да вы на место положите, да и все. Никто ж не видел, – угодливо предложила Маруся, заражаясь ее досадой.
– Ну да, не видел… – уныло кивнула головой в сторону Яна. Проследив за ее взглядом, Маруся тут же наткнулась на строгий унтер-пришибеевский взгляд продавщицы в синей униформе, со страстью за ними наблюдающей. – Вон засекли уже…
– Ой, а давайте я вашего сыночка этим яичком угощу! Можно? Давайте кладите в мою корзину!
– Нет уж, не надо нам ваших угощений! Обойдемся как-нибудь! – гордо вскинула на нее сердитые глаза Яна. – Знаем мы таких вот щедрых. Сначала с места выгоняют, а потом шоколадками задобрить норовят! Пропустите, нам идти надо!
Она демонстративно устроила яйцо в своей пустой корзине, и оно покатилось по ее дну жалобно и неприкаянно, будто виновато было в чем. Пожав плечами, Маруся отошла в сторонку, давая ей путь. Потом тихо проговорила уже в пустоту:
– Так я вас и не выгоняла ниоткуда. Вернее, это не я вовсе…
Взяв упаковку колбасной нарезки, пакет молока и пару булочек-слоек, она грустно пристроилась в хвост небольшой очереди в кассу, чувствуя себя совсем уж несчастной. И снова услышала знакомый Янин голос, виновато оправдывающийся перед кассиршей:
– Ой, извините, пожалуйста. У меня тут мелочи не хватает, я кошелек утром дома забыла. Можно, я завтра занесу? Я тут, в соседнем доме живу…
– Ну, знаете! Если каждый будет к нам без кошельков ходить, мы в трубу вылетим! У вас не хватает, у другого не хватает, а я из зарплаты своей плати? Вы что себе позволяете, девушка? – взвинченным тенорком задребезжала уставшая кассирша. – Или платите, или оставляйте продукты на кассе! Ходят тут, мелочи у них не хватает…
– Я заплачу! С меня вычтите, пожалуйста! – подняв руку, громко обозначила себя перед кассиршей Маруся. – Отпустите ее, пожалуйста!
Из магазина вышли вместе. Яна сухо поблагодарила за помощь, потом пошла молча рядом, крепко держа сына за руку и вглядываясь в сиреневые влажные сумерки. Потом спросила уже более приветливо:
– А ты где-то недалеко живешь, что ли?
– Нет, я случайно здесь оказалась. Гуляю просто.
