Она, помнится, так и сказала Ксении Львовне про эти грядки, когда впервые сюда приехала. А та только рассмеялась весело, запрокинув голову. И ущипнула Марусю за щеку. И проговорила что-то ласковое – вроде того, хозяюшка ты моя домовитая… Она вообще с ней очень ласкова была, Ксения Львовна. И наблюдала умильно, как Маруся ей все время по хозяйству помочь старалась. В тот день, когда они сюда впервые приехали, Маруся сразу воды в ведро набрала, тряпку нашла да давай пол на веранде намывать. А чего зря без дела сидеть? Не приучена она к такому. Это Ксения Львовна может целый день в плетеном кресле среди газона провести, прихлебывая кофе из чашечки да модный журнальчик листая. А у нее, хоть убей, не получается так вот красиво время проводить. Видно, на это дело свой талант нужен, чтоб от безделья удовольствие получать…
– Привет, родственница! Проснулась уже? – вздрогнула Маруся от мужского голоса, окликнувшего ее откуда-то снизу, и лихорадочно запахнула на себе халатик.
Перевесившись через перила, она увидела идущего по дорожке к крыльцу лысоватого мужчину средних лет. Задрав голову, он улыбался ей, отчаянно щурясь на солнце. Потом, подставив ко лбу ладонь козырьком, спросил удивленно:
– Чего так смотришь подозрительно? Не узнала, что ли? Вчера вроде знакомились.
– Да, здравствуйте… – растерянно произнесла Маруся, виновато улыбнувшись. Она и впрямь мужчину не узнала. Хотя лицо было смутно знакомым. Кто-то из родственников Никитиных, наверное. Их вчера много было на свадьбе. Проплыли лица чередой, всех сразу разве упомнишь…
– Привет, Пашка! – раздался у нее за спиной хриплый спросонья Никитин голос. – А я думаю, с кем это моя жена с утра тут здоровается. Ты чего в такую рань приперся? Нахально и бестактно нарушить покой молодоженов решил? Кто тебя только воспитывал, Пашка…
– Так маман наша, взаимно обожаемая, и воспитывала. В нахальности и в бестактности, стало быть, – хохотнул снизу Пашка, не убирая ладони ото лба. – Ты уж извини, дорогой братец. Просто подумалось, что не увижу тебя еще сто лет. Мне вечером обратно уезжать надо, Никитка. Домой, в Москву. Дела зовут, бизнес трепещет и требует присутствия. Вот мы и решили с Алькой вас потревожить.
– Что, и Алька с тобой приехала? А где она?
– Там, у ворот, в машине сидит. Мы уж давно, кстати, у ворот стоим. Как бедные бездомные родственники. Вторгнуться не смеем. Ждем, когда молодожены соизволят глаза продрать. А ты, сволочь, еще в нахальстве да в бестактности меня уличать взялся! Хоть бы перед молодой женой стыд поимел!
– Ну, завелся! – довольно хохотнул Никита, подходя к Марусе и обнимая ее за плечо. – Веди давай Альку, а то она там, в машине, с тоски помрет.
– Не помру, не дождешься! – весело прокричал звонкий девчачий голосок от ворот, и все головы дружно повернулись туда.
Маруся улыбнулась, помахала рукой приветливо – вот девушку она узнала тут же. Вот ее она сразу заприметила вчера на свадьбе. Да ее и нельзя было не запомнить даже с первого раза – очень уж бросались в глаза ее легкая мальчишеская длинноногость, хрупкие костистые плечики и длинная тонкая шея, слегка открывающаяся из-под светлых и прямых, будто проглаженных утюгом волос, рассыпающихся дождем по спине. С лица Алька была не то чтобы красива, но просто чертовски обаятельна. И, видимо, распрекрасно осознавала в себе наличие этого угловато-подросткового обаяния, как начинают осознавать его, к примеру, юные модели после первых успешных снимков у дорогого фотографа. Было в ее походке, в пухлых надутых губках, в скользяще-летящем взгляде что-то уже заранее балованное и залюбленное, от чего трудно было оторвать глаз…
– А она кто? – тихо спросила она у Никиты, наклоняясь к самому его уху.
– Да какая дочка, ты что! – испуганно и торопливо прошептал он. – Ты хоть вслух не скажи – дочка… Жена это его вторая. Алька. Пашка год назад развелся – и сразу снова женился.
– А-а-а… Хорошо хоть, что спросила, а то бы ляпнула! – зарделась Маруся. – А этот Паша, он твой родной брат?
– Нет, он не родной. Он единоутробный. От первого маминого брака. Он в Москве живет, здесь вообще редко появляется. Занятой человек. Я когда родился, ему уже пятнадцать лет было. А потом он учиться уехал.
– Марусечка, здравствуй, солнышко! – весело запрыгала под балконом Алька. – Дай скорее кофе, умоляю! Этот изверг разбудил меня с утра, даже кофе не дал попить! И еще – я бы съела чего-нибудь на завтрак! Яичницу, например! Или йогурт!
– Сейчас-сейчас, иду! – встрепенулась заполошно Маруся. – Сейчас, умоюсь только! Ты иди пока на кухню, я спущусь…
В ванной она быстро встала под душ, начала плескаться торопливо, с недовольством разглядывая в зеркале свою плотную, будто вылепленную из гипса фигуру. Ни дать ни взять, девушка с веслом. Плотные ноги с круглыми коленями, выпуклый живот, пухлая большая грудь… Вот почему она не такая, как эта худосочная Алька? На которую только взглянешь, и дыхание от умиления прихватывает? Не идет по земле, а летит, как легкое перышко. Вот это милота так милота, настоящая, городская. С ее деревенской пухлощекостью и не сравнишь. И чего в ней Никита нашел, интересно? Ему только такая девушка и под стать, как эта Алька…
Завтрак их прошел очень весело. Выпили на четверых бутылку шампанского, припасенную для молодоженов, обсудили вчерашнее торжественное событие, потом отправили «мальчиков» еще за выпивкой в близлежащий поселковый магазинчик. Выглянув в окно гостиной и проводив их взглядом, Маруся в который уже раз поразилась их несхожести – встретишь на улице, и в голову не придет, что они братья. Никита – высокий, статный, этакий спортсмен-комсомолец-отличник, а Паша – совсем наоборот. Ростом маловат, полноват, лысоват. И Алька рядом с ним дочкой смотрится, а никакой не женой…
– Чего смотришь? Удивляешься, да? Думаешь, чего это я в нем нашла? – словно прочитав ее мысли, лукаво улыбнулась Алька, откинувшись на спинку кресла.
– Нет, что ты, я вовсе не…
– Да ладно, чего ты извиняешься! Все так думают, я знаю! И я уже давно никому и ничего не объясняю. Разве любовь объяснить можно, скажи? Как объяснишь, когда на нас все давно уже ярлык повесили? Вроде того – вторая жена по определению должна быть моложе и красивее первой. Вот ты же тоже вторая жена, да? Вот скажи…
– Погоди… – удивленно перебила поток Алькиных откровений Маруся. – Как это – я вторая жена? Ты что?
– А что? Ты разве не знаешь? О господи… Извини, я не хотела!
– Нет уж, говори! Как это – вторая жена? Никита разве был женат?
– Ну да… Всего полгода назад как развелся. То-то я смотрю, Ксения тебя облизывает, как теленка новорожденного. Ты вообще с ней поосторожнее будь, с Ксенией этой. Та еще штучка-дрючка. Если ей поддашься, такую веревочку из тебя совьет, что не распутаешься. Мне Павлик рассказывал, с каким трудом он из-под ее деспотизма в свое время вырывался.
– А почему Никита развелся? Кто она была, эта первая жена? – ошарашенно проговорила Маруся, не узнавая своего голоса.
