Среди этих фигур замерли и два Инквизитора, недавно явившиеся с докладами. Их нетрудно было опознать по бурым кожаным папкам с серебряными уголками.
С нападения на Трокадеро не прошло и двух часов. Иные успели привести в порядок свои экспозиты. Уже ничто не свидетельствовало о недавней стычке, даже выбоины от пуль как будто затянулись сами, подобно ранам под магическими пассами. Колпак над друзой снова был поставлен. Коннетабли упраздненных на один день Дозоров закрылись в чертогах дворца Инквизиции и совещались с Морисом и приближенными. Пострадавших от рапиры дона Рауля – тех, кто остался в живых, – отнесли в хорошо охраняемый лазарет. Срочно вызванный Фюмэ, а с ним и целитель Томази колдовали над Бернаром. Трудность заключалась в том, что в отсутствие того, кто наложил подобные чары, их приходится взламывать, как хитроумный сейф. Привести же в сознание пособников Бриана тоже оказалось нелегкой задачей.
Дворец восстанавливался от потрясений.
Но вдруг быстро прошел, стуча металлическими набойками на башмаках, курьер в сером балахоне. Вновь заволновались на экспозициях Темных, причем на всех одновременно.
А затем и до Светлых экспонентов докатилось известие: разрушена башня в павильоне Дагомеи.
Леонид успел побывать в этом павильоне задолго до Дня без Договора. Он старался отснять как можно больше и не пропустить ничего любопытного. Но здесь любопытного оказалось крайне мало. Дагомейский городок притулился почти с самого краешка колониального отдела близ Трокадеро. Он был весьма невзрачен: убогие, крытые камышом туземные хижины, и только в одном месте высилась четырехгранная башня. Как потом узнал Леонид, это строение было точной копией башни для жертвоприношений. Дагомеи приносили в жертву людей гуртом, считая их гонцами на тот свет для связи с умершими правителями. Несчастных сбрасывали с башни вниз, прежде чем отрубить голову и собрать хлынувшую кровь. И вот теперь нечто разрушило единственную достопримечательность городка до основания. Из людей никто крупно не пострадал, хотя нескольких туземцев и зевак сильно ушибло летящими камнями.
Не успела затихнуть новость, как, стуча металлом на подошвах, стремительно прошел новый курьер.
Все замерли, подобрались.
А потом в Светлый отдел пришел церемонный посланник и, не снимая капюшона, пригласил на коллегию Инквизиторов «месье Александрофф».
Там Леонид смог только повторить слово в слово то, что произошло с ним утром в Старом Париже. А затем по отдельным репликам он сумел склеить для себя ленту недавно произошедшего.
После поимки шухарта Тома и ареста заговорщика Кастелена Темные продолжили умирать прямо за стенами Трокадеро.
Светящееся нечто, развалившее башню жертвоприношений, спалило на месте благонадежного вампира, который всего лишь зашел посмотреть на диораму.
Затем упал замертво сенегальский колдун в павильоне своей страны. Следом досталось Темному парижанину, зашедшему в павильон Туниса, – и он тоже не выжил.
А потом еще один Темный из Германии стал жертвой прямо на мосту Йена. Поблизости оказались добровольные дружинники из Дневных сантинель, которые увидели через Сумрак, как беднягу настиг большой сгусток Света. Дальше что ж? Дружинники немедленно принялись вести обстрел всеми боевыми чарами, что имелись у них в распоряжении. Но Светлый шар от этого, казалось, стал только больше и взялся преследовать атакующих. Те, разумеется, бросились наутек, не преминув послать «Караул!» Темным во все стороны.
И пока ничего не было известно о рыщущих в поисках Крысиного Короля оборотнях, уже и без того потрепанных в сибирском отделе.
– Как понимать? Извольте, – сказал Градлон и с силой провел подушечкой большого пальца по жилке на левом виске. – Инквизиция раскрыла ящик Пандоры.
– Инквизиция? Вы всерьез так полагаете?
– Увы, да. Последнее, что я успел забрать у того несчастного, подтвердило мои худшие опасения.
– Это был Бриан де Маэ?
– Нет. Он мертв. Теперь они оба мертвы.
– Оба?
– Бриан де Маэ, мой наставник и некогда претендент на место Пресветлого коннетабля Парижа, умел хранить секреты. Я знал его много лет, но даже мне не было известно, что у него есть брат-близнец. Альбер де Маэ. Он никогда не был посвящен в Иные. Тот, кто пролил свою кровь у нас на глазах, – это Альбер.
– Вы знаете смысл ритуала?
– Теперь уже да, месье. После того как прочел предсмертные мысли второго де Маэ. Впрочем, кое-что должны знать и вы. Хотя никто не верил в эту безумную фантазию, в миф наподобие венца Мерлина, который привезли эти господа… – Пресветлый кивнул на Артура.
– Что это за миф?
– Эмпириум, – коротко ответил Градлон и замолчал.
Морис и Дункель переглянулись.
– Эмпириум? – переспросил Вуивр. – Что это? Никогда не слышал.
– Не может быть… – проронил Морис. – Абсурд.
– Полагаю, господа, мы имеем право знать, – сказал Артур с обычной своей ноткой усталого сарказма.
– Это невозможно. – Морис, казалось, убеждает сам себя, а не только собравшихся. – Такая же чепуха, как философский камень. Алхимические бредни.
– А что нам скажет хранитель легенд? – осведомился Дункель.
Сзади на конторке сама собой перелистывалась книга, по которой бежало гусиное перо. Сделав запись этого вопроса, перо замерло. Почудилось, что и само оно выгнулось, как вопросительный знак.
Из угла комнаты к столу вышел дон Рауль.
– Непроверенные слухи, – начал испанец. – Мысль, которая приписывается графу Сен-Жермену…
– Который приложил руку к созданию друзы, если не ошибаюсь? – с прохладцей уточнил Дункель у Пресветлого, бесцеремонно прервав обладателя железной руки.
– Не ошибаетесь, месье, – учтиво склонил голову Градлон.
– Сеньоры? – Рауль убедился, что может продолжать. – Еще сто лет назад в ходу была теория, что горение вызывает некий флюид под названием «флогистон». Чем выше его концентрация в веществе, тем больше тепла оно выделяет. Точно так же Сен-Жермен полагал, что Свет и Тьма есть первоначала, которые циркулируют в душе, как кровь в организме. Под квинтэссенцией Тьмы он понимал инферно. Квинтэссенцию Света граф назвал Эмпириум. Он полагал, если можно выделить чистое инферно, что происходит весьма часто, то можно получить и чистый Эмпириум.
– Это лженаука! – вдруг сказал Претемный коннетабль. – Одно слово – шарлатан! Инферно не есть чистая Тьма. Это даже не магия Темных. Светлый тоже способен проклясть. Инферно выйдет ничуть не хуже.
– Все верно, сеньор. Инферно не есть чистая Тьма. Это концентрированное зло, присущее и Темным, и Светлым. Помимо прочего Сен-Жермен полагал, что Сумрак черпает Силу из чувств смертных. Ныне это предположение разделяется наиболее сведущими Иными. Но, по Сен-Жермену, важно не столько содержание чувства, как принято думать, сколько концентрация. Тьма преследует цель – совершенную и ничем не ограниченную свободу. Любое чувство имеет право быть, любое чувство получает выражение и оправдание. Никакого сдерживания, а потому – никакой концентрации. Тьма ничего не дает, только поглощает. И напротив – Свет. Вместо свободы – добровольно принятая на себя обязанность, подчиняющая чувство. Полная концентрация.
