Инквизитор лишь посмотрел в сторону кинематографиста и двинулся вперед по платформе, словно куда-то спешил и скорости самодвижущейся дороги ему не хватало.
А Леонид скоро сошел.
Камера весила немало, но он позволил себе небольшое магическое жульничество. На это и в самый обычный день не требовалось никакого особого разрешения, а сегодня – и подавно. Леонид с помощью толики волшебства изменил вес аппарата, так что «Патэ» сделался не тяжелее, чем его канотье. Разновидностей этого трюка было известно множество; тот, которым воспользовался русский дозорный, именовался «ньютоновым яблоком». С помощью него можно было проделывать совершенно удивительные вещи, главное, не раскрываясь для непосвященных. У себя в научном отделе Александров видел, как кто-то вставал на доску и летал на ней в паре дюймов от пола. Сам Леонид тогда подумал, что о такой доске и киноленту стоило бы снять, но ему велели зря не переводить пленку.
Другое простенькое заклинание предохраняло объектив от пыли и случайных повреждений.
Леонид заспешил по мосту Альма к месту встречи. Он видел на той стороне экспозицию Старого Парижа. Его напарники сохранили за собой район, над которым надзирали, с той лишь разницей, что сегодня они делали это средь бела дня, а не ночью, как привыкли.
Впрочем, начиная с полуночи они уже были на ногах и совершали негласное патрулирование. Леонид же снимал вокруг Трокадеро с помощью сумеречного фонаря и лишь сейчас, когда наступил рассвет, должен был присоединиться к двоим сантинель.
«Леон! – внезапно раздалось в голове, и Александров узнал сумеречный вызов Жана. – Где ты?»
Он немедленно откликнулся.
«Поспеши! – резко бросил через пространство Жан. – Мы в доме Фламеля. Дело плохо».
Московскому дозорному не следовало объяснять, где это. Он ускорил шаг, держа легкую как перо камеру на плече. Со стороны могло показаться странным, что молодой человек со столь увесистым грузом движется так споро, но посетителям было не до него. Они любовались диковинами выставки. Впрочем, не обошлось и без спешно натянутых на себя чар, отводящих глаза. Они же помогли Леониду пройти сквозь ворота шателета.
Посетителей в этот ранний час было еще мало, а вот многочисленные артисты в костюмах уже рассеялись по старинным улочкам, так что редкий гость мог и взаправду почувствовать себя совершившим путешествие в прошлое на машине мистера Уэллса. Открывали лавки мнимые средневековые купцы, прогуливались цветочницы с полными корзинами, у дверей кабачков в квартале школ отирались столь же мнимые средневековые студенты. Кое-кто даже курил папироску, немыслимую во времена Квазимодо.
Пестрый люд вдруг напомнил Александрову недавно увиденную в Фоно-Синема-Театре раскрашенную картину. Коротенькая лента «Сирано де Бержерак» совершенно потрясла его. Не меньше, чем спектакль в театре Суворина два года назад. Леонид тогда уже был Иным, но почему-то оттого ему все больше хотелось находиться в гуще людей, особенно со Светлыми чувствами. Этих чувств после спектакля было предостаточно. Вновь ощущая себя студентом Леней, Александров выучил пьесу едва ли не наизусть. Он и теперь поймал себя на том, что напевает гимн:
Дорогу гвардейцам гасконским!
Мы юга родного сыны.
Мы все под полуденным солнцем
И с солнцем в крови рождены!
[11]Леонид быстро отыскал дом Николаса Фламеля – самый старый каменный дом Парижа. Он так и не успел еще увидеть оригинал этого строения. Произведение же по планам Робида и Бенувиля с барельефом над входной дверью располагалось по соседству с двумя другими – домом основателя «La Gazette» Теофраста Ренодо, больше похожим на башню, и домом, где родился сам Мольер.
Леонид как-то не успел выспросить у новых французских приятелей, был ли Фламель Иным или же нет.
Вокруг копии дома знаменитого алхимика было пусто. Скорее всего постарались Жан с Бернаром.
Леонид распахнул дверь и готов был уже бежать на второй этаж, когда из-под лестницы выглянул Жан.
– Леон! Мы здесь!
А затем Александров увидел и причину взволнованных ноток в его голосе.
В углу лежали двое, причем в старинных одеждах. Леонид даже сначала не поверил своим глазам. Тем более в них пестрело от красного: платья несчастных были покрыты множеством пятен крови. Затем Александров понял, что лежащий у его ног молодой человек одет в костюм студента Латинского квартала, а столь же молодая девушка одета как местная цветочница. В другом углу нашлась и перевернутая корзинка, пол вокруг нее усеивали лепестки.
У юноши отсутствовал палец на правой руке и еще один едва держался на лоскутке кожи. У девушки было множество царапин на лице, волосы были растрепаны и спутаны.
Рядом Леонид увидел изодранный белый чепец, который словно расстригли в исступлении дамскими ножницами.
Над телами склонился Бернар.
– Дышат, – оповестил сантинель и вытащил из кармана простенький лекарский амулет. – Уже второй трачу… Хорошо, никто не придерется.
– Леон, – распорядился Жан, – ты побудешь с ранеными, а мы устроим помощь. Нужно как-то вынести их отсюда, и чтобы паники никакой не было. А вот, кстати, и подмога.
В двери обрисовалась невысокая фигура. В дом Фламеля шагнул широкоплечий месье с седыми волосами и бородкой. Леонид почему-то обратил особое внимание на его трость с набалдашником в виде волчьей головы.
– Лелю, Темный, – представился вошедший. – Дневной…
– Старая привычка покоя не дает, уважаемый? – обернулся Бернар. – Оставь это на сегодня. Кто-то из ваших поработал?
– За округой сегодня слежу я. – Лелю подошел к жертвам. – Никого подозрительного не чуял. А нюх у меня – тебе ли не знать, Светлый Бернар?
Он склонился над девушкой.
– Призрак Рода свидетель – это не волк! – Темный поднял голову. – Раны не от волчьих зубов.
– Все потом! – быстро сказал Жан. – Что ты можешь сделать?
– Они протянут недолго. Но я могу их укусить, и тогда…
– Нет!
– Я знал, что ты так ответишь, Светлый.
Что еще собирался сказать Жан, ни Леонид, ни прочие Иные так никогда и не узнали. Потому что в доме Фламеля возникло новое лицо. Как будто бы прямо из воздуха, даром что этого момента никто не заметил.
Инквизиторы так умеют.
– Что здесь происходит? – ровным голосом спросила фигура в сером.
Это прозвучало как издевательство: обладатель балахона наверняка сначала подробно рассмотрел все через Сумрак и только затем явил себя присутствующим.
– Пострадавшие, месье, – ответил Жан. – Мы полагаем, оборотень.
– Не гару! – прорычал Лелю.
– Нужно срочно доставить в лазарет Дозора, – сказал Жан. Посмотрел на Темного и добавил: – Дневного.
