Леонид коснулся самого высокого из кристаллов и произнес: «Взываю!»
Он приготовился к тому, что окажется в брюсовой лаборатории, мгновенно поменявшись местами с наставником. Но этого не случилось.
Друза будто переменилась, превратилась в изумрудную руку, где каждый кристалл сделался одним из пальцев. Рука схватила Леонида за запястье и потянула в холод.
…Этот холод не разгонял даже огонь в камине Сухаревой башни, где Александров все-таки очутился. Только на сей раз Брюс встретил его там, в своей резиденции. Он сидел в кресле с недовольным видом, будто ученик оторвал его от важных размышлений.
– Боюсь, вы совершаете оплошность, юноша, – без обиняков молвил Яков Вилимович.
– В чем, Великий? – Леонид стоял перед его креслом, как нашкодивший гимназист.
– В том, что вмешиваетесь в дела, коих не разумеете. Вокруг вас плетут сеть, а вы не видите.
Друза стояла рядом на столе. Сейчас она и правда поменяла облик, стала похожей на раскрытую руку. Как такое возможно, брюсов ученик не представлял, впрочем, они находились теперь в пространстве духа, а там законы, нужно полагать, были иными, чем даже в Сумраке.
– Кто, Яков Вилимыч?
– Ваша молодость застилает ваш разум. В том и состоял их расчет.
– Яков Вилимыч, а как же вы…
Леонид замолк и мысленно назвал себя дураком. Брюс усмехнулся – сейчас мысли ученика были для него открытой книгой. Конечно, он мог проделывать все то же самое, что и Леонид, когда выступал сумеречным заместителем. Он видел его глазами через эти колбы. Не исключено, видел и его сны, а может быть, и влиял как-то на них.
– Впрочем, вы ни над чем уже не властны, юноша, – вдруг сказал колдун Сухаревой башни. – Ваши карты будут биты при любом раскладе. Дозвольте уж мне, старику…
Не разделяя слов с делом, Брюс протянул руку и прикоснулся к друзе сам, как будто поздоровался, – и мгновенно исчез. Леонид почувствовал себя вдвойне глупо: мало того что не сумел понять, о какой сети вел речь пожилой маг, так еще и оказался изолирован, отрезан от возможности лично потребовать ответа. Ему ничего не оставалось, кроме как занять пустое кресло наставника и смотреть на мир через стенки лабораторной посуды.
В колбе он увидел лицо Мари. Оно показалось сверху: Брюс неспешно вставал, оставляя друзу в саквояже у своих ног. Девушка не могла уловить время короткого разговора учителя и ученика, для нее замещение тела Леонида произошло немедленно, как только он коснулся изумруда.
– Должен вас поздравить, мамзель, – в лаборатории послышался голос ее хозяина, обращенный к своему французскому секретарю.
– Месье? – чуть склонила голову девушка.
– Вы преотлично сумели провести моего ученика. Он, кажется, рядом с вами становится сам не свой. А вы, любезная, умело этим воспользовались.
– Что вы такое говорите?
– Я располагаю изрядным временем. Собственно, не имею никакого иного существования, кроме как в раздумьях и созерцании. Моего времени достает, чтобы замечать то, чего не видно моему ученику. А кроме всего прочего, ученик мой невеликого колдовского таланта. Он не в силах ощутить преследователей, кои идут по пятам и в сей момент не позволят уже спуститься по лестнице и выйти из собора.
– Если так, вы слышали и наш разговор, месье? – спросила Мари спокойным голосом, но от Брюса не укрылось, как она сжала пальцами ткань юбок, словно собиралась подобрать их и бежать.
– От первого до последнего слова, сударыня. Должен признаться, связь между нами сквозь сумеречный мир столь тесна, что я прочувствовал бы и ваше лобзание, буде оно случится. По счастью, этому не бывать, ибо то сродни поцелую Иуды…
Девушка вспыхнула. Подобная дерзость наставника была неприятна и Леониду, но поделать он все равно ничего не мог.
– Охотно допускаю, что и вы, сударыня, не имеете представления об истинном размере грядущего злодеяния.
– Это не злодеяние, месье! – возразила, овладев собой, Мари.
– Вы вольны полагать, как пожелаете, а я стану называть сие по моему разумению. Ежели обвести вокруг пальца верного вам человека и не есть злодейство, то разбойничий налет средь бела дня – безо всякого сомненья. В пору моей жизни с лихими людьми обходились коротко.
– Позвольте мне вам все объяснить, месье Брюс…
В груди у запертого в башне Леонида что-то поджалось и заныло, пусть даже само наличие тела ныне казалось понятием несуразным и спорным. До сего момента он надеялся, что Брюс ошибается. Мало ли что пригрезилось старому магу средь этих колб и тиглей? Но коли уж дело дошло до оправданий со стороны Мари… Неужели ей и впрямь есть, в чем оправдываться? Неужели Брюс прав?!
– Что ж, объяснить позволю, но призовите и тех, кто стережет нас у выхода. Очень не люблю соглядатаев, знаете ли!
Фокус в колбе переместился: Яков Вилимович развернулся. Где-то за его спиной остались химеры с запертыми в них пленниками. То, что открылось зрению Брюса – и человеческому, и сумеречному, – Леониду прежде видеть не доводилось. На галерее появились две фигуры – из того же входа северной колокольни, откуда пришли Леонид и Мари. То немногое, что мог бы сказать об этих фигурах ученик Брюса, – это были, без сомнения, Иные, всего вероятнее, мужчины и, похоже, Светлые.
Большего мнения составить было нельзя – пришлецы казались почти что духами, наполовину материализовавшимися в ходе спиритического сеанса. Они словно потеряли лица, сохранив лишь силуэты, и только по колебаниям ауры наблюдатель мог догадаться о принадлежности к Светлым магам. Леонид уловил, как начали загораться попеременно различные склянки и кристаллы в брюсовой лаборатории – наставник будто подбирал особое стекло, чтобы рассмотреть через него загадочное сияние. Двое прибывших даже не были до конца погружены в Сумрак, они, как морские животные дельфины, то уходили на первый слой, то появлялись в мире людей, и происходило это с такой же частотой, как бьется сердце у беспокойного человека.
– Полагаю, напрасным будет просить господ показаться в истинном обличье? – произнес Яков Вилимович.
– Для месье лучше, если мы останемся в таком виде. – Голос, исходящий от одной из фигур, был похож на отзвук эха.
– Слепок ауры будет бесполезен, – проговорила другая фигура точно таким же образом.
Отличить друг от друга их было крайне затруднительно. Леонид мысленно обозначил первого Левым, а второго – Правым.
– Тем не менее сия девица свою наружность не скрывает. – Казалось, Яков Вилимович рассуждал вслух, беседуя не столько с присутствующими, сколько с самим собой. – Если бы вы, крамольники, собирались избавиться от меня и моего ученика, то вам не надо было бы таиться. Пожалуй, вот единственное, чего я покамест не разумею.
Леонид сам не заметил, как вновь оказался на ногах. О чем говорит старик?! Как это – избавиться?! Что значит – избавиться?! Мыслимо ли – подозревать юную барышню в таком коварстве, в причастности к чьим-то преступным замыслам?! А ведь Брюс рассуждает об этом как о факте уже установленном и доказанном! Да ведь если бы кто-то и хотел убить Леонида, а заодно и его наставника, куда проще было бы сделать это в тот момент, когда беспомощный дозорный приходил в себя после разрыва портала! Мари довольно было бы минимального воздействия, одного лишь выстрела из «маленького дамского пистолетика», с коим дозорный сравнил ее невеликий магический талант, а может, и из настоящего «Велодога», если и ему нашлось место в ее ридикюле. Однако ж он до сих пор жив… Ох, как он теперь жалел, что воспользовался друзой! Не о том, не о том говорит Брюс! И пусть ученик не был глубоко верующим, но подобные обвинения в таком месте он мог бы назвать только одним словом, приходящим сейчас на ум: грех.
