— По рукам пойдешь, — успокоил Нестеренко. — Желающих — вагон, ты у нас звезда интернетов. Надеюсь, когда-нибудь встретишь не такое говно, как я.
Колю вырвало соплями, один из омоновцев передвинул его и брезгливо обтер его лицо полотенцем.
— Малыш, прости меня, — сказал Нестеренко. — Тебе так будет лучше, правда. Мы все это время тупо мучили друг друга.
— Блядь, позволь мне решать, как мне лучше, — Коля снова захлебнулся от рвотного позыва.
— Да снимите вы с него наручники, он задохнется сейчас! — крикнул Райтман.
Омоновец помог Коле высморкаться в полотенце, но наручники не снял.
— Я сейчас в твоих доспехах боли, — пошутил Нестеренко. — Ощущения так себе.
— И что с нами будет? — спросил Дмитро.
Омоновцы пожали плечами.
— Я тебе скажу, что с нами будет, — прошептал Нестеренко. — В итоге мы все умрем. Разница только во времени. Итог существования любого человека — это смерть. Как бы ты ни выебывался, конец у всех один.
Доспехи боли снова сковали Диму, и его сознание растворилось в темном колодце с маленьким световым пятном наверху. «Ну и похуй», — успел подумать он.
Через месяц Коля Дмитрук, обколотый нейролептиками, сидел рядом с пальмой в холле психоневрологического диспансера и смотрел телевизор. Был выходной, время посещения. Сергеич и Егор разговаривали с Ваней на тему, когда можно будет забрать хохла.
— Я бы на вашем месте не торопился, — отвечал психиатр.
Коля держал в руках закрытый контейнер с элитной нямкой от Сергеича. Запах любой еды вызывал тошноту, несколько дней Коля прожил на одних капельницах с глюкозой.
Сергеич и Егор вышли на улицу. Было пасмурно, деревья рядом с ПНД желтели полураскрытыми почками, таджичка на газоне собирала мусор в большой черный мешок.
— Скоро сорок дней… Светлый был человек, — сказал Сергеич.
— Да ты ёбнулся, — ответил Егор. — В Рашке не бывает светлых людей, здесь только олигархи и охлос.
— Ты прав, Нестеренко был говно, — вздохнул Сергеич. — Но некоторые жители Этой Страны и Ближнего Зарубежья его очень любили. Непонятно почему.
