— Ебаная сука… — Егор затянулся. Он представлял себе нежные белые руки Сереженьки и его огромные невинные глаза. Вот этим вечно девственным взором Сереженька смотрел, как чавкает Артемка. Кстати, возможно, Егор выбрал не того. Хотя Артемка даже не дал свой адрес и с первого раза устроил деанон, с такой гиеной по любому не стоило встречаться. Японку Егор даже не брал в расчет, через девять дней его здесь не будет. Слезы текли по лицу еврейского самурая:
— Малыш, а ничего, что он у тебя на глазах заигрывал с твоим мужиком? Ты считаешь это в порядке вещей?
— Я думал, мы уже одна семья, — ответил Коля. — Вы для меня как старшие братья. Кстати, тебе привет от Димы и от Димы.
— Спасибо, малыш.
— Не будь таким ортодоксальным, сионский шакал, — встрял Ваня. — Содомитам не нужно мыслить шаблонами христианского брака. Желаю тебе там сдохнуть на помойке.
Егор прокрался в комнату, взял свои вещи и свалил. Он даже не стал искать носки, боясь, что японка проснется. Падал мокрый снег, за одинаковыми домами видна была верхушка телебашни, она служила Егору ориентиром. Оказалось, что он снова в Синдзюку, ему даже не пришлось на последние деньги брать такси. Он поймал халявный вайфай, нашел свой адрес на airbnb и сориентировался по карте гугла.
Перед тем как войти, он оторвал и выкинул брелок.
Сергеич сидел на кровати со сложным лицом и ел рамен из стакана.
— Больше никаких японок, — пообещал Егор.
— Ну ты дурак, надо было привести ее сюда, мы бы ее трахнули вдвоем, — пошутил Сергеич. — Все, больше никаких баб. Хотя вообще я бисексуал. Но ради тебя буду терпеть. Вообще, странно, что такой опытный либерал мыслит категориями Домостроя.
Егор разделся и залез к нему под одеяло.
— Руки помой, пиздой воняют, — Сергеич всхлипнул. — Ты же аутист, как ты вообще подцепил эту блядину? Ненавижу тебя!
— Мне уйти?
Сергеич вцепился в него руками и ногами. Егор пережил его полуторачасовую истерику. Наплакавшись, Сереженька заснул.
— Я тебя тоже люблю, — сказал Егор. — Но ты слишком говнистый, чтобы это знать.
— Суки да ё
[95], мудак, — отчетливо произнес спящий Сергеич.
Девять дней пролетели очень быстро: оказалось, что в Токио есть не только бетонно-стеклянные коробки, но и парки, храмы, музеи, вот это все. Сергеич уговорил Егора съездить в Нагоя и Осаку, чтобы посмотреть самурайские замки. Он плакал, что им не хватает на поездку в Киото, но у дяди так и не взял. В последний день они, по давней традиции японских бомжей, пытались нашарить мелочь под автоматом с газировкой. Егор нашел двести йен. В самолете исхудавший Сергеич набросился на еду так, будто не жрал полгода. Когда он с довольным стоном откинул спинку сиденья, то спросил:
— Ну как? Ты не хотел бы остаться в Японии?
Егор помотал головой:
— Парашка лучше.
В Шереметьево падал мокрый снег. Два не очень адекватных блондина с ручной кладью вышли из автобуса и забежали в терминал, ежась от резкого ветра. Внезапно один из них встал на колени, распростерся в поклоне «догеза» и поцеловал пол.
— Ну пойдем уже, люди смотрят, — торопил Егора Сергеич. — Люби Родину более сдержанно. Как я, например.
Яой без границ
Сергеич и Егор достигли уже той степени взаимопроникновения, когда им стали не нужны слова. Они валялись на кровати и пытались обойти Ваньку в фоллауте. Немытые, нечесаные, в окружении стаканов из-под доширака, пластиковых бутылок и коробок из-под пиццы они стали, наконец, самими собой. Пока они возились с установкой «New Vegas», Иван стал Егору как родной. В субботу заезжал босс и констатировал, что Егорка сделал наконец из Сережи мужика.
— Может, к хохлам? — спросил Егор.
— Я уже на год вперед наебался, — ответил Сергеич.
Братья-украинцы на данный момент переживали все волнения доты, а Нестеренко жаловался, что у него не одно, а два бревна. План психиатра Вани сработал на сто пиццот процентов. «Поставьте Фоллач — и гомосексуализм исчезнет», — посмеивался он.
Захрюкал айфон.
— Ну чего? — простонал Егор. — Мать, не еби мне мозги, лучше ремонт сделай.
— Свинья! Немедленно женись! Педик проклятый! — орала мать. — Совратил девушку и бросил с ребенком!
Сергеич начал развивать мысль, что мадам Файнштейн ассоциирует взрослого сына с его отцом и проявляет таким образом инцестуозное недовольство.
— Заткнись ради бога, — попросил Егор. — Какая еще девушка? Откуда девушка?
— Ну мне пора, — Иван уже обувался.
Сергеич кинулся в ванную наводить красоту. Егор уловил в этом нечто невротическое, но сказать ему не решился. Иван ушел по-английски, не желая влезать в новые разборки.
— Клянусь тебе, у меня в жизни было только один раз с бабой, и то в Японии, — Егор постучал в дверь ванной.
— Иди на хуй! — сказал Сергеич и включил воду.
Егор пнул кедровую бочку, которая подвернулась под ногу. Эту бочку Сергеич недавно поставил на кухне и использовал вместо сауны, чтобы не травмировать чувства Егора поездками к боссу.
Сергеич вышел через полчаса, голый, мрачный и с тщательно уложенными волосами.
— Скажи мне правду, — потребовал он.
— Сережа, ты кому веришь, своему парню или полоумной бабе с ножом? Сделай пожрать, пожалуйста.
Сергеич кинулся к холодильнику. Уронил на пол кусок мяса, пнул его со словами «Иди ты в пизду Мидори!» и ушел одеваться.
— Блядь, Сережа! Я один раз в жизни трахал бабу, и то в презервативе, а потом вынул и спустил ей на сиськи! А потом я их вытер четырьмя бумажными салфетками!
— Избавь меня от этих подробностей.
Егор помыл мясо, положил обратно и тоже оделся. Пришло сообщение от Коли:
— Приезжайте оба.
Сергеич вел заляпанный грязью БМВ по М11. Егор смотрел на айфоне новые фотожабы с пиздой Мидори. Она уже успела покорить всякие яплакал, пикабу, сосачи и архивачи. Даже на японских сайтах мелькали эти дикие заросли. Сережа бесился каждый раз, когда в поисковиках всплывала черная пизда. Весь интернет накрылся пиздой Мидори. У Егора даже брало интервью какое-то сетевое издание. Там не забыли упомянуть и его собственные заслуги, но пизда все равно стала популярнее огурца.
— Сережа, я тебя очень люблю, — сказал Егор, когда они почти доехали.
— Я тебя тоже, малыш. Если она беременна, мы можем дать ей денег, и я буду воспитывать ребеночка.
— Из тебя выйдет отличная мама, но есть два «но»: я терпеть не могу спиногрызов, и я никогда в жизни не кончал в баб. И трахнул я ее только потому, что ты сам мне изменял.
