— Надеюсь, хохол еще там, — Сергеич очень осторожно продвигался по укатанному снегу мимо недостроенных дач.
Хохол был там. Он сидел на коленях в снегу совершенно голый, а рядом валялись шмотки. Коля плакал. Нестеренко в халате бегал вокруг него, хватал за руки и пытался утащить в пристройку, над которой курился дым. Но хохленок вырывался и падал лицом в снег.
— Каждую зиму… граждане великой и могучей страны 404… празднуют начало Евромайдана… веселыми играми… — приплясывая, орал Нестеренко. — Поможите унести активиста до хаты!
Егор как бы в полусне вышел из машины и попробовал схватить Колю за ногу. Нога была холодная и скользкая, хохол дернулся и упал на бок.
— Всех несогласных эта страна ебет в сауне, как шлюх, и выставляет на мороз, — пошутил Егор.
— Ты заебал! — Нестеренко хлестнул Колю по щеке, схватил за волосы и потащил в дом. Тот цеплялся за его руку, рыдая в голос.
— Наше будущее, — сказал Егор.
— Не драматизируй, — Сергеич обнял его и открыл багажник.
— Иди в баню, дебил! — послышалось из дома.
Сергеич поставил пакеты на кухне, скинул одежду и помчался в сауну. Егор последовал за ним. В сауне кацапа было два входа — с улицы и с кухни, топилась она дровами и была вдвое больше, чем у Сергеича. Тот объяснил, что любит погорячее, потому так и спроектировал, чтобы нагревалась быстро и без еботни. Все равно кроме них с дядькой там никто не живет.
Хохленок сидел на сосновых досках и размазывал сопли по лицу, кацап лез к нему с полотенцем, хохленок отбивался. Его руки от ладоней до локтей были покрыты шрамами от порезов, там почти не осталось нормальной кожи.
— Каждые выходные такой пиздец, — жаловался Нестеренко. — Скандал по любому поводу: я сгубил его юность, я не даю видеться с друзьями, я не уважаю его страну, я накидался с утра…
— Ну не я же накидался?! — Коля высморкался в полотенце. — Все время норовит съебать, потом нажирается и бьет меня.
— У вас токсичные отношения, — заявил Сергеич, прикрывая стояк. — Карлуша, теперь понимаешь, как тебе повезло со мной?
— О да, медовый месяц… — подхватил Нестеренко. — Так, ладно, вы друг другу потрите спинку, а мы выйдем.
Он потащил Егора в душ. В углу кухни-гостиной Егор заметил странный агрегат из нескольких видеокарт.
— Это наш дебил криптовалюту майнит, — объяснил Нестеренко. — По скайпу больше не ебется, нашел себе занятие. Ну, рассказывай.
Егор понимал, что перед ним тролль выше на сто левелов. Москаль свел с ума сотни человек и дожимал слабые мозги хохленочка, как трижды заваренный чайный пакетик. Рассказывать о себе этому монстру было равносильно суициду:
— Ну что… Не жизнь, а сказка.
— Да, я заметил. А он тебя сразу связал или когда ты отрубился?
— В процессе. Я уже плохо соображал.
— Ненавижу таких, — Нестеренко толкнул его на диван у окна и принес стаканы. — Ты что будешь?
— Мне все равно.
Егор сам не понял, как язык Москаля оказался у него во рту. Его тело при падении в бездну заметно ускорялось.
— Долго вас еще ждать? — Сергеич вывел к ним Колю и ахнул. — Так, слез с моего мужика!
— Да похуй на вас на всех, — Егор налил себе какую-то коричневую жидкость, это оказался ямайский ром. Нестеренко чокнулся с ним:
— Знаешь, я тут вспоминал наши золотые дни на твиче, пытался понять, что у нас с Коленькой стало не так. Ты ведь Васёк, да?
— Ага… — обрадовался Егор.
— Это ведь ты написал, что таким, как он, лучше умереть?
— Да, потому что у нас нет выбора, — Егор залпом выпил и налил себе еще.
— Как это нет?! — вспыхнул Сергеич. — Вали к своей мамке-шизофреничке! Выбора полные штаны!
— А жопу хохлу успел потереть? — Егор швырнул в него стакан. — Прикройся, мудак!
Нестеренко снова хохотал. Стакан не разбился: он специально брал из самого толстого стекла, для семейных сцен.
Сергеич достал из пакета трусы, оделся сам и поругал Егора за то, что напялил грязное, «хотя для пролетариев это норма». Коля ушел наверх, откуда вернулся в зимнем камуфляже и с винтовкой.
— Опять в АТО собрался? — съязвил Нестеренко.
Коля молча подхватил пакет с жестяными банками.
Они наблюдали из окна, как он тренируется боевыми: винтовка сильно отдавала, банки убивались с первого выстрела. Покончив с последней, он зашагал в лес.
— На их месте могла бы быть моя голова, — спокойно сказал Нестеренко. — Я рассказывал, как он хотел меня зарезать во сне? Вместо этого порезал шины. Щас, покажу кое-что.
Он вернулся со второго этажа с открытым томиком Конан-Дойла и ткнул в один абзац:
— Знаете, Уотсон, — сказал он, — беда такого мышления, как у меня, в том, что я воспринимаю окружающее очень субъективно. Вот вы смотрите на эти рассеянные вдоль дороги дома и восхищаетесь их красотой. А я, когда вижу их, думаю только о том, как они уединенны и как безнаказанно здесь можно совершить преступление.
— О господи! — воскликнул я. — Кому бы в голову пришло связывать эти милые сердцу старые домики с преступлением?
— Они внушают мне страх. Я уверен, Уотсон, — и уверенность эта проистекает из опыта, — что в самых отвратительных трущобах Лондона не свершается столько страшных грехов, сколько в этой восхитительной и веселой сельской местности.
— Мне дай посмотреть, — Сергеич положил подбородок на плечо Нестеренко. Потом отобрал книгу и пролистал назад. Через некоторое время он уже разжег камин, поставил на плиту кастрюлю с водой и нарезал мясо.
Егор и Нестеренко тупо смотрели на него со стаканами в руках. Сергеич хозяйничал как у себя дома: нашел мультиварку, запихал в нее мясо и какие-то специи, кинул в кастрюлю фетучини, нарезал овощи для салата. Присел на край стола и снова принялся читать.
— Позитивный мальчик, — сказал Нестеренко.
— А с чего ему быть негативным? — сказал Егор.
В лесу прогремел выстрел.
— Ебаный в рот! — Нестеренко вскочил, накинул куртку и выбежал на улицу.
Воображение Егора нарисовало хохленка, большим пальцем ноги нажимающего спусковой крючок. Егор обулся, накинул пуховик и помчался искать хохла.
— Фонарик возьми! — крикнул вдогонку Нестеренко.
— Похуй! — Егор побежал в темноту, светя айфоном.
Взошла луна. Небесный свет отражался от снега, глаза слезились от ветра, Егор проваливался по щиколотку, а где-то и по колено. Ему удалось разглядеть цепочку следов, он шел по ней, жалея, что не может быстрее. Добрался до полянки, где стоял джип кацапа. Серо-белая фигура лежала в снегу.
— Забери меня с собой! — крикнул Егор. — Я больше не могу, заебало все!
