— И что теперь? — спросила я.
— Можно усыпить. Можно ждать, когда сам помрет.
— А это обязательно?
— Что? — не понял доктор.
— Смерть.
— Обязательно. Это закон эволюции. Природа заинтересована в смене поколений.
Муж задумался. Он думал, что смерть — это просто большая неприятность. А оказывается — закон эволюции.
Во двор вошел мой сосед — собачник. Я поняла: он увидел возле моих ворот санитарную машину, забеспокоился. Стоял и смотрел.
— Ты чего? — спросила я.
— Я хочу сделать предложение.
— Я уже замужем, — напомнила я.
— Если вам Фома в тягость, я могу забрать его себе. Пусть он у меня поживет. Порадуется жизни, хотя бы недолго.
— Как ты себе это представляешь? — спросил муж. — Фома восемнадцать лет живет с нами. И вдруг оказывается в чужом дворе. Он тут же сбежит обратно.
— Ну не знаю. Я увидел машину, испугался, что вы решили его усыпить. Я хотел как лучше.
— Ничего себе лучше, — заметил Саша. — Любимый пес заболел, и его тут же отгрузили к чужим людям. Каков наш моральный облик? Кем мы окажемся в глазах Фомы?
— Ну не знаю. Я хотел, чтобы Фома еще пожил.
— Он и у нас поживет, — сказал Саша.
Фома не жил, а доживал. Он мучился, а мы ничего не могли сделать. Я толкла в его еду таблетки афобазола и кеторола — обезболивающие и снотворные, но он не ел. При этом — какал. И было непонятно, откуда в его организме берутся отходы.
— Вызывай ветеринара, — потребовал Саша.
— Фому надо оставить в покое, — сопротивлялась я. — Он умирает.
— Он умирает всухую. Мы ему никак не помогаем. Может быть, ему нужна капельница.
Я снова позвонила в ветеринарную лечебницу. Приехала женщина средних лет, в комбинезоне. Никакой косметики, никакой прически, если не считать хвостика на затылке. Выражение лица решительное. Я мысленно прозвала ее «Никита», с ударением на последнее «а». Так звали героиню известного канадского сериала.
Муж позвал Фому. Фома послушно выполз из будки и заходил кругами с опущенной головой.
Никита закурила. Она затягивалась, потом отводила руку с сигаретой и выдыхала дым. Прищурившись, смотрела на Фому профессиональным глазом.
— У него рак мозга, — определила Никита.
— Откуда вы знаете? — испугалась я.
— Знаю.
— Как вы можете видеть, что у него в голове?
— По косвенным признакам, — объяснила Никита.
— И что теперь?
— Если начнутся боли, надо будет колоть наркотики. Но лучше усыпить. Гуманнее. Это стоит восемь тысяч рублей. Мы сами забираем и сами кремируем.
— А если не усыплять?
— Вы знаете, как болит рак?
Я промолчала.
— А я знаю, — сказала Никита.
Саша, молчавший до этого, резко проговорил:
— Усыпляйте.
— Сейчас? — спросила Никита.
— Сейчас.
Никита спокойно раскрыла чемоданчик. Достала шприц и лекарство.
Я застыла, как жена Лота, превратившаяся в соляной столб.
— Это правильное решение, — одобрила Никита. — Я никогда не усыпляю, если у собаки есть ресурс. А в вашем случае ресурса нет. Нуль. Минус.
Саша присел перед Фомой на корточки. Фома лежал на земле и смотрел на хозяина не отрываясь. Саша взял его за лапу и тихо заговорил:
— Ты самый любимый наш пес, умный и благородный. Ты украшал нашу жизнь. Делал ее человеческой. Мы никогда тебя не забудем и никогда не заведем себе другую собаку. Нам никто не нужен, кроме тебя. И ты тоже не забывай нас там…
Никита подошла, держа шприц в отведенной руке.
Я убежала в дом, чтобы ничего не видеть.
Я не могла стоять на месте, стала ходить из угла в угол, сначала по одной комнате, потом по другой. Я металась. Моя голова была пустая и гулкая, как бочка. Я не пускала в нее ни одной мысли. Минут через двадцать вошел Саша и сказал:
— Можешь выходить.
Я вышла из дома.
Какой-то незнакомый мужик укладывал тело Фомы в черный мешок. Я догадалась, что это шофер машины, на которой приехала Никита. Шофер закончил свое дело, обернулся к Саше.
— Поможете? — спросил он.
Саша взял мешок с другой стороны, и они с шофером понесли его к калитке.
Никита стала заполнять какие-то бумаги.
Саша вернулся. Отдал ей деньги.
Я спросила:
— Фоме было больно?
— Он вообще ничего не почувствовал. Сначала мы колем снотворное. А потом делаем второй укол, опускаем давление до нуля. Сердце останавливается. И все. Собака даже не понимает, что она умерла.
Я вспомнила недавнюю публикацию в газете: какой-то генерал, неизлечимо больной, не мог терпеть боль и застрелился из табельного оружия.
Я спросила:
— А людей можно так же усыплять?
— В некоторых странах эвтаназия узаконена. — Никита выдохнула дым, отведя руку. — А у нас нет.
— Почему?
— Начнется криминал — страшное дело. Лучше не начинать.
— А почему в некоторых странах можно, а у нас нельзя?
— Общество не готово.
Мы замолчали.
И долго стояли в молчании, как в ритуальном зале. Чувствовалось, что Никита не относилась к своей работе, как к ремеслу, не превратила ее в автомат. Ей было жаль каждую собаку.
— Ну ладно. — Никита затушила сигарету и не выбросила, положила в карман. — Я пойду…
— Может быть, помянем, — предложил Саша. Ему хотелось выпить. Более того, напиться.
— Спасибо. У меня еще три вызова.
Никита взяла чемоданчик и пошла. За забором ее ждала машина с мертвым Фомой в багажнике.
Где он сейчас? Нигде? Или где-то?
Моя голова была по-прежнему пуста. Ни одной мысли. А какие могут быть мысли? Эволюция. Только почему так тяжело тем, кто уходит, и тем, кто остается?
Читая Довлатова: Очерк
У каждого свой Довлатов. А у некоторых его нет вообще. Не читают. Люди делятся не тех, кто читает, и тех, кому это не надо. Судить не будем.
Один мой знакомый прочитал за всю жизнь единственную книгу — «Три поросенка». И ничего. Живет хорошо. Пользуется успехом у женщин. Женился четыре раза, и каждый раз на красавице.
Я читаю постоянно. Для меня чтение — это пассивное творчество. Автор книги (Чехов, например) берет меня в собеседники и рассчитывает на мое понимание, на то, что я настроюсь на его душевную волну.
