– Значит, ты у нас была маленькой бандиткой?
– Не бандиткой и не малолетней преступницей, а трудным подростком, – внесла поправку Мира и изобразила раскаявшуюся невинность.
– Очень, видимо, трудным, – усмехнулся Барташов и констатировал: – Загадочная ты личность, Мира Олеговна. Очаровательная, таинственная девушка, – и вздохнул. – Убойная смесь.
И протянул ей руку.
И что-то сразу же изменилось вокруг них – сама атмосфера легкого, ироничного разговора словно переключилась в один миг, настраиваясь совсем на иные потоки и смыслы. Мира посмотрела Андрею в глаза и вложила свою ладонь в его ожидающую руку.
И шагнула к нему, еще в движении, сразу же, попадая в его раскрытые объятия и в его поцелуй. Прервав который он подхватил ее на руки и понес в спальню на кровать.
В этот раз они ласкали друг друга долго, нежно, познавая всеми чувствами, запоминая кончиками пальцев и горящими ладонями, губами. Подводили к самому краю, останавливались, остывали и начинали сначала.
А когда Андрей соединил их тела, медленно войдя в нее, оба задохнулись от невероятной чувствительности…
На этот раз не случилось никаких странных вольтовых дуг, проходящих через их тела, – нет… на вершине их сразу выбросило за обычный порог чувственности, как прострелило.
Они заснули практически сразу, словно не выдержали какие-то внутренние предохранители чрезмерного напряжения, вырубив эти две системы одновременно.
Проснулись перед рассветом, долго целовались и так, в поцелуе, и соединились. Это было совсем по-другому, но, видимо, они настолько настроили свои тела на одну гармонию, один высокий лад, что практически сразу достигли оргазма.
Утром Мира, чувствуя абсолютную внутреннюю благость, разлившуюся по всему телу, в каждой его клеточке, начала улыбаться еще до того, как проснулась окончательно.
Она открыла глаза, повернула голову и посмотрела на спящего рядом мужчину. Он был абсолютно расслаблен, как только может быть расслабленным человек, находясь в полной, безоговорочной безопасности и в такой же душевной и телесной благости, которую испытывала она.
Она рассматривала спящего Барташова какое-то время, преодолевая желание расцеловать его, и, соблюдая осторожность, неторопливо выбралась из кровати.
Стояла под струями душа, чувствуя радостную усталость во всем теле и легкое побаливание мышц от непривычной нагрузки, и продолжала улыбаться.
Ей никак не удавалось справиться с этой улыбкой. Ну никак!
Даже когда позвонил режиссер звукозаписи, разговаривая с ним, она все продолжала улыбаться.
Одевшись в любимый домашний балахон, Мира готовила что-то замысловатое, стоя у плиты, и все уговаривала себя перестать так уж сиять от радости – притушить хоть немного эмоции-то.
Она услышала движение за спиной – ну, и как тут перестать улыбаться? – усмехнулась про себя, чувствуя всем телом, как появился Андрей.
Но в следующую секунду, даже не поворачиваясь к нему лицом, всем своим существом, всеми настроенными на этого мужчину нервами, фибрами, совпадением на каких-то неизвестных тонких планах, она вдруг ощутила, поняла, что случилось что-то катастрофическое.
А уже в следующую секунду почувствовала, что именно изменилось…
И застыла у плиты, как окаменела, даже больно стало затвердевшей спине и сведенным как судорогой лопаткам.
– Мне пора, – произнес Барташов пустым, лишенным эмоций голосом.
Мира осторожно, преодолевая что-то в себе, положила на тарелочку деревянную лопатку, которую держала в руке, выключила газовую горелку под сковородой и медленно повернулась к нему.
Глубоко вздохнула и выдохнула, глядя на него.
Это был совсем другой Андрей. Другой человек – не тот, с которым они растворились друг в друге, поднявшись куда-то высоко над телами. Он выглядел как человек, переживающий горе, но силой воли справляющийся со своими эмоциями и потерями.
– Почему? – выдавила она из себя вопрос.
– Я женился, Мира, – плоским, как пустой белый лист, голосом произнес Барташов.
Она смотрела ему в глаза, и странная, отвлеченная мысль промелькнула у нее в голове:
«Смотреть вот так: глаза в глаза, видимо, наш излюбленный способ общаться. Почему-то мы постоянно смотрим друг другу в лицо».
Стояла вот так, молчала и смотрела на него.
– «Это безбожно», – произнесла Мира, наконец, – сказала Лариса Дмитриевна Паратову в аналогичной ситуации, когда тот утром после соблазнения сообщил ей о своей женитьбе, – и повторила: – «Это безбожно».
– Я тебя не соблазнял, – напомнил Барташов, поиграв желваками на скулах.
– Нет, – согласилась мертвым голосом Мира. – Не соблазнял. И я тебя не соблазняла.
– Да, – согласился он. – Не соблазняла.
– Это та женщина, что была на выставке? – спросила Мира, на самом деле равнодушно.
– Да, – подтвердил Андрей. – Ольга.
– Изысканная, – дала Мира характеристику пустым голосом. – Стильная. Под твой имидж хорошо. И к культуре тебя приобщает.
– Да, – подтвердил Барташов все тем же глухим тоном белого листа. – Я пойду.
И не сдвинулся с места. Мира качнулась и, как накануне на выставке, прошла мимо него, застывшего в дверях, по коридору в гостиную. Она постояла в центре комнаты, словно забыв, зачем пришла, вдруг сорвалась и сделала бессмысленный круг по гостиной, снова вернувшись в центр. И тут заметила возле кресла его куртку, а сверху нее шарф.
Подняла, прижала к себе на мгновение, резко выдохнула и пошла в прихожую, где Барташов уже отпер и распахнул входную дверь, и шагнул за порог, забыв обо всем, торопясь покончить скорее с этой мукой.
Мира протянула ему куртку с шарфом, посмотрела еще раз в его глаза и, улыбнувшись с трагичной иронией, отпустила из своей жизни.
– Беги, – напутствовала она.
Он взял протянутую куртку, посмотрел на нее больным взглядом, кивнул и почти побежал, словно последовал ее напутствию, спускаясь по лестнице вниз.
Мира захлопнула дверь, старательно заперла замок до упора, на все обороты, развернулась, как оловянный солдатик, ведомый чьей-то рукой, прошагала в спальню, рухнула на живот на кровать, уткнула лицо в подушку и дико, утробно, страшно, на одной ноте закричала:
– А-а-а-а-а!!!
Она орала до хрипа, до ощущения, что что-то лопнуло у нее в голове и сейчас затопит горячей кровью весь мозг и она умрет.
Вот прямо сейчас умрет. И от этой мысли ей стало хорошо и спокойно. И оберегая, и спасая ее от духовного и физического надрыва, грозившего разрушением, на Миру обрушилась темнота, как ударил кто по голове, выключая сознание.
А придя в себя после обморока, Мира почти сразу погрузилась в глубокий, спасительный сон.
