– Ладно, – отпустил он ее добывать нужный колер загара. – Иди на пляж. Я пройдусь по городу и к обеду подъеду к тебе.
Он прогулялся, критикуя себя за столь необдуманное решение, – жара все же донимала, как ей и положено, а ехать в горы одному было не в кайф, да и затянулась бы такая поездка до вечера.
В общем, не сильно довольный Барташов, купив кое-какие сувениры и подарки для родных, вернулся на пляж к Илоне, заплыл в море, остужаясь в морской воде после того, как нажарился в душном городе. Повалялся немного на шезлонге, обсыхая, и отправился в кафе, поняв, что серьезно проголодался, да и выпил бы чего-нибудь холодненького.
Илона подремывала и идти с ним отказалась, пообещав присоединиться к нему попозже.
Барташов изучал меню, когда кто-то подошел к нему со спины и поздоровался:
– Здравствуйте, Андрей Алексеевич.
Он развернулся, слегка напрягшись, и тут же расслабился, сразу узнав девушку Миру. И отчего-то обрадовался ей. Вот на самом деле, искренне обрадовался.
Андрей приветствовал ее, галантно отодвигал девушке стул, приглашая за столик, и непроизвольно, на здоровых мужских инстинктах, успел рассмотреть ее всю достаточно подробно.
Оказалось, у нее есть фигурка. И тело – что увиделось ему при первой встрече мальчишеским, скрываемым за одеждой свободного кроя, – в купальнике открылось во всей красе: точеные длинные ноги, высокая талия, красивая линия бедер, правда, все мини, в его представлении, хотя она и не совсем малышка, наверное, где-то метр шестьдесят будет или чуть меньше. А ее небольшая грудь была поистине великолепной, совершенной формы, как у Венеры Милосской, и не нуждалась ни в какой поддержке или пуш-апе в лифчике, и прикрывалась купальником лишь из скромности.
Хотя с его, мужской, точки зрения такую красоту надо бы демонстрировать.
Снова никакого макияжа на лице, локоны волос разной длины, от воды потемневшие и завивавшиеся в более крутые кучеряшки, несколько появившихся от солнца веснушек, голубые глазищи – ну, девчонка девчонкой, если бы не этот ее ироничный взгляд кое-чего повидавшего и знающего эту жизнь человека.
Они обменивались светскими фразами, когда неожиданно он уловил в ней резкую перемену и увидел, как она изменилась в лице и мгновенно расстроилась, просто как-то очень сильно и сразу распереживалась.
Барташов сначала ничего не понял – вроде разговор шел о том, что Петька с мамой, и эта Мира вдруг заявляет, что сын боится своей матери.
Он ринулся выяснить, о чем она говорит, но тут между ними встала Илона, нарисовавшаяся в самый неподходящий момент.
– Дорогуля… – протянула она.
И Барташов, мысленно застонав, чуть скривился от этого дурацкого обращения к нему и от того, как она не вовремя появилась.
«Няньку» великолепная Илона демонстративно оттерла своим крутым бедром, презрительно игнорируя, переключая все его внимание на себя, и что-то там принялась рассказывать.
– Подожди, – недовольно перебил он ее. – Мне надо поговорить… – и осекся.
Миры не было.
Ни за столиком. Ни в кафе. Куда она делась-то? Не понял Барташов.
И ринулся из кафе искать, догонять.
– Андрей! – возмутилась капризно Илона. – Ты куда?
Бредущую неторопливо девушку он заметил среди людей на пляжной набережной, метрах в двадцати. Догнал, развернул к себе и потребовал объяснений.
А она объяснила. При этом так глядя на него, что он подумал, что она его сейчас ударит – вот реально: размахнется и заедет по физиономии.
Андрей не поверил. Да ладно! Петька бы ему сказал, что не хочет жить с мамой! И пожаловался бы непременно, если бы ему с ней было плохо.
Или не сказал бы?
От негодования и злости на эту Миру, с ее выдумками, он ей нагрубил. А она его послала и так глянула своими глазищами, словно все же ударила.
И ушла – негодующая, расстроенная. И вся ее миниатюрная фигурка просто излучала этот ее посыл и презрение к нему.
Вот прямо…
Да пошла ты! В свою очередь, завелся Барташов – несла тут не пойми что, вылезла со своими наговорами и фантазиями идиотскими.
Актрисуля. Кукольница.
Отдых был безнадежно испорчен – ни о чем другом, кроме слов этой Миры, Андрей уже не мог думать. Кое-как пообедал, не чувствуя вкуса того, что ест, и невпопад отвечая на вопросы недоумевающей Илоны, а потом и вовсе собрался и ушел с пляжа.
Но, будучи человеком действия, умеющим принимать непростые решения, привыкшим брать на себя и нести постоянную ответственность за людей и дело, долго находиться в размышлениях Барташов не мог, да и не собирался. Принял быстрое решение, позвонил, заказал билет на ближайший рейс на Москву и спешным порядком начал собирать вещи.
– Что значит улетаю? – возмутилась Илона. – А я?
– А ты оставайся, гостиница оплачена до воскресенья, обратный билет есть. Отдыхай, загорай. Ты же хотела золотистый загар.
– Андрей, – вдруг сделалась жесткой и холодной Илона. – Я не та девушка, которую можно вот так бросить одну где-то на курорте. Подожди! – вдруг осенило ее. – Это что, из-за той няньки, что была с тобой в кафе? – И сама себе ответила: – Ну, точно! Ты после разговора с ней переменился сразу, да еще и догонять ее бросился, а теперь и улетать собрался.
– Она не нянька, – отговаривался торопливо Барташов, проверяя, все ли собрал. – И она тут ни при чем. Это мои семейные проблемы.
– Если ты улетишь, то я с тобой расстанусь, – выдвинула девушка ультиматум. – Меня еще никогда не бросали из-за какой-то невзрачной няньки.
– Она не нянька, – подхватив сумку с вещами, повторил Барташов. – И я тебя не бросаю.
– Зато я тебя бросаю, – оповестила его Илона.
Андрей кивнул, подтверждая, что услышал ее декларацию о намерениях, и протянул ей банковскую карточку:
– На, это на отдых.
Карточку она взяла. Про расставание больше не высказывалась, губки надула и пожелала счастливого пути.
Весь полет он думал и размышлял над словами этой Миры, чтоб ей… хорошо жилось. Вот же угораздило на свою голову с ней столкнуться!
Он с досадой вспоминал, как Петька первые дни после общения с девушкой все просился к Мире в гости или хотя бы позвонить, а когда ему объясняли, что тетя Мира занята, она работает, он настаивал:
– Тогда пусть приедет к нам или пошли к ней в театр, кукол смотреть.
И ему снова объясняли про занятость чужой тети и про то, что у нее свои дела и ей не до мальчика Пети. А он расстраивался и не верил им всем.
«Правильно делал, что не верил, – подумал Барташов. – Вон она как в лице переменилась, ей аж плохо стало, когда я про Петьку у матери ей сказал. Есть ей до него дело. Непонятно только, с каких петухов и какое».
