Если бы она тогда не рассталась с мужем, закрыв глаза на его похождения, то жила бы сейчас в столице. Жизнью веселой и легкой, полной удовольствий и развлечений. Была бы женой адвоката. Владик пошел по стопам своего отца, состоялся в профессии, вырвался из маленького городка. Чем плохо быть домохозяйкой, живущей в Москве? Проводила бы сейчас свои дни в салонах и на вернисажах, сидела бы в летних кафе под шатрами, на берегу Москвы-реки, вышагивала бы с кучей сумочек и пакетов по огромным торговым центрам…
А так она здесь. Да, есть свой дом, да, чудесный сад и дивные вечера под звездным небом (в Москве, говорят, звезд и не видно), только молодой красивой женщине этого мало.
Но прошлого не вернуть. Влад уже в новом браке, с новой женой, говорят, у них скоро родится ребенок, и шансы вернуть бывшего мужа не просто малы, а ничтожны.
Самой отправиться в большой город, завоевывать его? Смешно. Без профессии, без средств… В маникюрщицы пойти? Да это смешно, там каждая вторая приезжая – мастер ногтевого сервиса…
Зато у Ани теперь появился новый шанс вырваться из захолустья. Сергей Ларионов. И это по-своему прекрасно – находиться в статусе жены художника. Жизнь богемная и яркая. Выставки, общение с людьми, галереи и фуршеты, поездки по всему миру…
Любовь?
Анна прислушалась к себе. Она одинаково хорошо относилась и к бывшему мужу, и к Сергею. К обоим этим мужчинам она испытывала влечение и приязнь. Да, чувства к Сергею и Владику отличались, это были разные влечения, но Анна принимала и понимала обоих своих возлюбленных. И в том и в другом случае имелись свои плюсы и минусы…
Как такое возможно – любить двоих? Да вполне себе возможно, особенно когда женщина уже давно не романтичная барышня и у нее больше включен рассудок, а не одни только эмоции.
В сущности, мог бы иметься и третий вариант, то есть третий мужчина, да и четвертый – лишь бы человек был рядом адекватный и добрый, но при нынешнем раскладе Аня могла рассчитывать лишь на Сергея. Выбора как такового у нее в данный момент не существовало. И поэтому она была готова бороться до последнего. А как иначе? Ведь не хочется упускать такой шанс, возможно, последний… Дальше ведь только хуже, молодость и красота не вечны.
* * *
Женя проснулась и села. Окно было распахнуто, сквозь занавеску пробивались золотые, янтарно-рыжие лучи вечернего солнца.
– Женя, ты встала? – крикнула с кухни мать. – Имей в виду, я скоро ухожу.
– Опять в ночь? – пробормотала Женя. И вдруг ее озарило. – Мам! А ты точно на работу ходишь?
Таисия Георгиевна мгновенно появилась в дверях, она смотрела на дочь испуганными, гневными глазами.
– А ты думала, я к мужчине хожу? О нет… Женька, ты что! Я, если честно, тебе на ремонт квартиры зарабатываю! Это все твои деньги будут… Как ты можешь обо мне так думать…
Реакция матери испугала Женю.
– Прости, прости! – воскликнула Женя и бросилась обнимать мать. – Я пошутила.
– Если хочешь, пошли со мной, сама увидишь…
– Мама, да я пошутила!
– Мне никто не нужен, я живу только ради тебя…
– Мама! Ну мама же… Перестань! Я пошутила, я сказала глупость, я не хотела тебя обижать! И вообще, в любом случае я никогда не стала бы тебя осуждать! Я бы только рада была, если б ты жила не одна.
– Ты меня то Кирсановым хочешь сплавить, то какому-то мифическому ухажеру, – успокоившись, с досадой произнесла Таисия Георгиевна. – А мне никто не нужен. Кроме тебя, разумеется.
– Тогда поехали со мной, в Москву, – мгновенно воспользовалась ее словами Женя.
– Нет, у тебя своя жизнь.
– У меня нет жизни.
– А Сережа?
– Откуда ты знаешь про Сережу?
– Ах, Женька, можно подумать, это секрет.
– Мы с ним идем сегодня на костюмированный бал. У меня и платье есть! – вспомнила Женя и метнулась к шкафу, достав оттуда пурпурно-огненный, шелковый, невесомый почти и скользящий в ладонях наряд.
– Ох, красота! А туфли?
– Туфель нет, – растерялась Женя.
– Погоди. – Мать куда-то ушла, вернулась минут через десять, держа в руках узконосые красные босоножки. – Не лабутены, но вполне. Помнишь, я тебя на выпускной провожала и купила… У нас один размер, должно подойти.
– О, мамочка, ты чудо! – обрадовалась Женя.
– А волосы? Что ты думаешь сделать с волосами?
– А надо что-то делать? – с сомнением произнесла Женя. И тут же внутренне согласилась с матерью – да, надо.
– А как же! – всплеснула руками мать. Снова ушла и вернулась уже с длинными щипцами для завивки волос. – Я же всю юность, с детства Нину укладывала. В последний раз она ко мне год назад приходила, сделать прическу на какой-то вечер, сказала, что Аня не умеет это делать так хорошо, как я… Вот и лежат с тех пор щипцы.
– Давай, сделай укладку и мне, – обрадовалась Женя.
– Сейчас включу. Сюда садись. И где твоя расческа?
Женя послушно отдалась в руки матери. Сидела притихшая, пока та расчесывала ей волосы.
– Женька…
– Да, мам?
– Я вот о чем подумала. А ведь Аня, она же… Аня – знает?
Таисия Георгиевна ловко накручивала пряди волос на горячие щипцы. Женя улыбалась, ей было приятно. Кажется, мать и вправду изменилась с годами. Как-то смягчилась, что ли?
– Про что она должна знать, мам?
– Про тебя и Сережу.
– Наверное, – сдержанно ответила Женя.
Мать помолчала, вздохнула. Щелканье щипцов, запах нагретых волос.
– А почему ты спрашиваешь, мам?
– Она… возможно, она ревнует.
Женя ничего не ответила. Вспомнила, как недавно Анна поставила ей ультиматум – уезжай из Кострова немедленно, тогда я стану приглядывать за твоей матерью.
– Я это к чему. Ты, Женька, своей головой думай. Я… тебе доверяю. Ты умнее меня. Ты умнее всех, – пробормотала мать.
– Спасибо… – засмеялась Женя. – А что лучше – быть умной или быть счастливой?
– А ты разве несчастна?
– Я? – задумалась Женя. – Не знаю…
Она на короткое время вернулась в прошлое – в тот осенний туман, прогулки по ночному городу, свое одиночество. Потом были годы учебы и работы, когда порой и минутки свободной для себя не находилось. «Но что в этом страшного, разве это несчастная жизнь? Мне грех жаловаться!»
– Ну вот, все, полюбуйся на себя. – Таисия Георгиевна отступила назад, с гордостью осмотрела плоды своего труда.
Женя бросилась к зеркалу. В первый момент испугалась – вот это шевелюра! Волос оказалось на вид раза в три больше, чем до того. Настоящая грива. Поэтому Женя засмеялась:
