Темноту сбоку разорвал громадный билборд: песчаный пляж, усыпанный огромными ракушками, фигуристая девушка в купальнике сексуально изгибается под лучами восходящего солнца, в роли которого выступает таблетка нейрофона с расходящимися лучами нанонитей. «У будущего есть имя! Нейрофон», – гласил слоган.
Ага. У настоящего тоже есть – жопа! Я без спроса снова потянулся к сигаретной пачке, но она съехала по торпеде в сторону – водитель заложил резкий вираж и, хрустя гравием, затормозил на обочине.
– Чтоб вас всех! – выругался дядя Вова. – А если бы влетели на полном ходу?
Вытаращенными глазами он пялился на абсолютно ровный участок шоссе. И снова возникло это чувство, когда ни хрена не понимаешь собеседника, но нужно во что бы то ни стало въехать в тему.
– И, сука, ни знаков, ни ограждений! – дядя Вова повернулся ко мне за сочувствием.
– Ты о чем? – помедлив, я все же принял решение не притворяться.
– Чего «о чем»? – Он аж подпрыгнул. – Не видишь, что ли? Могли бы и влететь на полном ходу.
Дядя Вова указал на дорогу. Обычную дорогу. Асфальт хороший, по густому черному цвету видно, что свежеположенный. Слева – металлический отбойник с шеренгой фонарей, уходящих вдаль, справа – обочина, обрывающаяся в канаву.
– Куда влететь?
Я понимал, что вопрос его разозлит. Но надо же разобраться.
– Петя, ты стукнутый? – раздраженно поинтересовался дядя Вова. – Не видишь, что дорога перекопана? Дыру в асфальте не видишь? Туда КамАЗ провалится, и даже колеса торчать не будут.
Ровный чистый асфальт. Ни выбоины, ни трещинки. Впереди – в километре, не больше – видна огненная полоса огней МКАД. Очаково. До Смоленки осталось езды минут двадцать. По ночному времени пробок нет. А мы какого-то хрена встали. И ведь не так сложно вычислить, в какую сторону я могу сбежать…
– Ну что за жопа, а?! – с отчаянием пожаловался я в пустоту.
Взял сигарету и вышел на улицу хлопнув дверью. Спокойно. Сейчас покурим и разберемся. Пусть он мне покажет эту дыру в асфальте. Не похоже, что шутит – слишком идиотской выглядит шутка. А если у дяди Вовы крыша поехала, значит просто нужно дождаться другой попутки.
Вот она, кстати, и едет – я замер с неприкуренной сигаретой во рту – из-за поворота выскочили и стали быстро приближаться фары.
– Куда разогнался, дурак! – услышал я выкрик дяди Вовы.
Он резко, с визгом, развернул свою «девятку» и встал поперек дороги. Машина, черный микроавтобус, заложила юзом влево, дверь салона отъехала, оттуда выскочила гибкая черная фигура с пистолетом.
Бесшумный выстрел – и я вижу, как дергается голова дяди Вовы, будто он энергично кивает в сторону своей виртуальной ямы. Потом его фигура сползает вниз, «девятка» резко рвет с места и глохнет, ударившись об отбойник. Это я уже наблюдаю краем глаза, потому что основное внимание забирает ствол, направленный точно мне в лоб.
– Садись в машину, поехали!
Голос женский. И пусть лицо в маске, я ее сразу узнаю. Та самая красавица, которую все-таки нужно было пристрелить.
– В похожих условиях я тебя отпустил, – напоминаю на всякий случай.
– Сейчас здесь будут твои друзья, – заявляет она. – Они тебя убьют и заберут флешку. Садись в машину!
– А ты за мной приехала, чтобы в ресторан пригласить?
– Ты дурак, не понимаешь расклад? Тебя приказано убрать. И ты от них никуда не спрячешься. Кругом одержимые.
– Кто?
Перенапряженный мозг на секунду выдает защитную реакцию: мне вдруг начинает казаться, что происходящее – всего лишь затяжной бредовый сон…
– Твою мать! Пойми же, тормоз! – ее голос разрушает иллюзию. – Все носители нейрофонов у них под контролем. Стоит кому-то тебя увидеть – и кранты! Это как камеры слежения.
– Не неси чушь, – отвечаю машинально.
– Садись в машину! – она переходит на крик.
Вот это зря. Крик – признак слабости или неуверенности. Я иду прямо на нее, она вынуждена отойти в строну, уступить дорогу. Фонарь освещает внутренности микроавтобуса. Никого, только водитель за рулем. Сигарета все еще у меня во рту. А зажигалка в руке. Подношу к сигарете, чиркаю зажмурившись. Потом резко бью ее ладонью в подбородок, перехватываю ствол и несусь к обочине.
Канава – не широкая, перепрыгиваю легко. Еще одна канава – чуть-чуть не достаю до края, нога по щиколотку тонет в вонючей жиже. Это у меня уже будет третий пистолет… Беретта, как раз для коллекции не хватает.
– Стой, дурак! – несется со стороны дороги мужской голос.
Ага, обязательно. Только сунься следом! На опушке перелеска оборачиваюсь. У края дороги стоит силуэт, хорошо подсвеченный сзади. Очень похож на ростовую мишень. Метров пятьдесят до него. Готов спорить, что попаду в голову с одной попытки. Возле первой мишени появляется вторая, поменьше и потоньше. Держится за подбородок, шатается.
– Слышишь меня?! – кричит она. – Без нас у тебя нет шансов! Они тебя достанут. Приходи завтра в четыре часа в чебуречную на Пушкинской.
– Если выживешь, – вставляет мужик.
– Главное, лицо прячь! – она наклоняется вперед, будто хочет разглядеть меня в темноте. – И не связывайся ни с кем! Это бессмысленно.
Мужик разворачивается и уходит. Она еще какое-то время стоит, вглядываясь в ночь, но, повинуясь резкому сигналу клаксона, бежит к машине. Микроавтобус объезжает «девятку» с мертвым дядей Вовой и, быстро набирая скорость, уезжает в сторону Москвы. Скатертью дорога.
Глава 4
Шарль де Голль оказался вовсе не французским президентом, а русским хакером, который по ночам ходил по улицам города, вскрывал специальной открывалкой черепа случайным прохожим и закладывал внутрь севшие пальчиковые батарейки, от чего люди начинали передвигаться на руках, мычать марсельезу и набрасываться на всех, у кого в голове батарейки не имелось…
Были там еще какие-то подробности, но, проснувшись, я, к счастью, быстро позабыл этот удивительный сон, отчего-то вымотавший меня как пятикилометровая пробежка.
Я лежал на диване. Очень узком и неудобном: продавленные пружины немилосердно кололи спину. На стене над диваном имелся ковер советского производства: красно-коричневый, с неподражаемо-бессмысленным геометрическим рисунком. Дальше шел беленый потолок, усыпанный паутиной трещин, в центре на длинной металлической трубке висела шестирожковая люстра: пыльные оранжевые плафоны несимметрично растопыривались во все стороны. Очень хотелось пить.
Пахло, точнее, воняло, смесью запахов, характерных для жилища запойного алкоголика, отягощенного компанией друзей: кислое табачное амбре, оттеняемое струей сивушного перегара с добавлением целой палитры пищевых ароматов, объединенных ноткой прогорклого растительного масла.
