Но вообще злость напоминает мне о Роуз. Я вспоминаю о ней и когда вижу на улице женщин, которые одеты в платья ее любимых фасонов, которые несут малыша на бедре, слегка покачиваясь, как это делала она, которые говорят страстно, понимающе, раздраженно, печально, иронично, нежно, открыто и даже ошибочно. Роуз оставила мне загадку, которую я так и не смогла решить: как относиться к тем, кто причинил нам боль, и не раскаивается, и, более того, даже не видит причин для раскаяния?
Это напоминает мне об отце, который так и не раскаялся – по крайней мере, в том, что сделал со мной. И мое тело напоминает мне об отце. О том, как это – сопротивляться, не проявляя сопротивления, как казаться уважительной и внимательной, думая о своем. Ночные пробуждения, готовка и бескрайнее небо, в котором мы ищем признаки надвигающейся беды, – все это напоминает мне об отце.
О Тае мне напоминает определенный тип мужчин. Вспоминая о муже, я погружаюсь в мир труда и порядка, в котором когда-то жила. Тай – это добрая маленькая планета.
Воспоминания об утерянном мире влекут за собой другие – обо мне молодой, канувшей в прошлое, но тоже оставившей после себя наследство: память о ядовитых банках и обретенную способность помнить о том, о чем хочется забыть. Не могу сказать, что я простила отца, но зато теперь мне кажется, я понимаю, о чем предпочитал забыть он: о немыслимой мучительной жажде, терзающей, изводящей, погружающей в непроницаемый туман собственного я, который казался ему воплощением самой тьмы, когда он бродил по дому поздней ночью после работы и выпивки. Этот мерцающий обсидиановый осколок я храню бережнее остальных.
