– Врешь.
– Джинни, ты совсем не понимаешь шуток.
– Понимаю, только не в такой ситуации.
– А раньше могла.
– Когда?
Она глотнула из своего стакана, посмотрела на меня и бросила:
– Не помню.
Я улыбнулась.
– Где Тай? – спросила она.
– Спит.
– Извини, что разбудила тебя. Не смогла удержаться.
– А как же Пэмми? Что она подумает, если увидит тебя пьяной?
– Я предупредила ее.
– Предупредила?
– Ну да, сказала, что собираюсь немного выпить, и она ответила, мол, пожалуйста, только за руль не садись.
– Как девочки? Мне их так жалко.
– Ты же сама видела. Страдают. Ненавижу Пита за это, – выплюнула она. – Эй! Слышишь меня, Пит. Ты реально облажался!
Я шикнула на нее.
– Ну и что, пусть слышат. Может, я хочу, чтобы они услышали. Он облажался. Не передо мной – перед ними. Пусть знают!
– Он мертв.
– И что? Пожалеть его? Ему-то было наплевать на нас.
– Не будь такой…
– Мстительной?
– Да.
– Черт побери! – выругалась она, но без злобы. Глотнула еще, поднялась и скомандовала: – Вставай!
– Что?
– Вставай, вставай.
Я встала.
– Давай уберем диван от стены. Ну же, помоги, – попросила она, отодвигая в сторону журнальный столик и закатывая рукава.
– Сейчас поздно, – попыталась возразить я. – Куда ты его поставишь? По диаго…
– Я не собираюсь делать перестановку, я просто хочу его подвинуть, чтобы пропылесосить у стены.
– В два ночи?!
Но сестру уже было не остановить – пришлось помогать. Мы оттащили диван от стены. Она принесла пылесос из кладовки, почистила пол, а потом дно и спинку дивана. Перекрикивая шум, заявила:
– Теперь давай отодвинем плиту. Там тоже надо убрать.
Я больше не спорила. За плитой оказалось довольно чисто. Роуз смешала себе еще один коктейль, я налила сока.
– Пойдем, – опять приказала она.
– Куда?
– На улицу. Посмотрим на звезды.
– А как же Пэмми?
– Сейчас схожу – проверю. Если спит – порядок. Если нет, скажу, что мы на улице.
Через две минуты мы стояли на середине окружной дороги. Роуз смотрела на звезды, а я – на первое окно слева на втором этаже большого отцовского дома. Точно так же я стояла на этой дороге той ночью, когда призналась Джессу Кларку в любви. От нахлынувших воспоминаний меня бросило сначала в жар, а потом в ледяной холод от стыда. Я подняла глаза к звездам. Они казались размытыми в туманном воздухе, и чем больше я на них смотрела, тем больше они расплывались. Я прижала пальцы к векам. Слезы.
– Джинни, ты не знаешь, как мне жилось с Питом. После операции он просил меня не снимать при нем ночную рубашку.
Я уставилась на Роуз. Она была уже изрядно пьяна.
– Мы никогда не жили счастливо. Поначалу было весело, потому что Пит казался таким непредсказуемым, но… – Она замолчала и повернулась ко мне, ее лицо, тонкое и бледное как луна, светилось в темноте, но глаза оставались в тени. – Когда мы встретились, я искала любого, кто бы смог стереть отца из моей жизни. Была уверена, что Пит осядет в Чикаго и будет играть музыку в каком-нибудь злачном месте. Но он зарабатывал гроши. За ночь не больше двадцати пяти баксов. Мы уже хотели возвращаться сюда, когда его друзей пригласили записывать альбом в Лос-Анджелес, и они позвали его. Планировалось закончить все за одно лето. Но Пит разругался с ними, а меня взяли в школу, хоть какие-то деньги. Чего мы только не планировали, но Пит всегда все портил – своей вспыльчивостью или, наоборот, чрезмерным усердием и попрошайничеством. А потом родилась Пэмми, и за ней сразу Линда. Я опустила руки, сдалась. Но счастливо мы не жили! Даже спокойно не жили, как вы с Таем!
Я знала, что, если молчать, все прояснится само. Роуз посмотрела через дорогу и проговорила:
– Как же мне хочется пойти туда, но надо следить за Пэмми.
– Пойти куда?
Она махнула в сторону отцовского дома.
– Зачем?
Она искоса на меня посмотрела. Я знала ответ, казалось, мои губы произносят его в такт с Роуз.
– Прижаться к Джессу, – сказала она, а потом: – Не смотри на меня так! Этого еще не хватало!
Сестра развернулась и пошла по дороге на юг. Я постояла и побежала за ней.
– Ну же, спроси меня! – приказала она. – Что угодно.
– Зачем?
– Хочу рассказать тебя правду.
– Так расскажи, – послушно откликнулась я, хотя меньше всего на свете хотела слышать правду.
– Я знаю, как здесь относятся к изменам, но подозреваю, они случаются чаще, чем кажется. Знаю, что ты меня осуждаешь, но хочу, чтобы ты поняла. Он первый, кому я смогла доверять.
– Первый? – повторила я, плохо понимая, что говорю, но Роуз и этого было достаточно.
– Да, первый, – запальчиво сказала она. – В колледже я была неразборчивой, и в школе, пожалуй, но когда появился Пит, я остановилась. До Джесса был только еще один. Сначала надеялась, что другие мужчины вытеснят отца. Потом думала: если их будет много, отец затеряется на общем фоне. Пит жаловался на мое отвращение к сексу, пока я ему все не рассказала.
– Кто был до Джесса?
– Боб Стэнли. Но это ничего не значило. Так, интрижка на одно лето. – Она помолчала. – А теперь это любовь.
– О чем ты? – отозвалась я с неприкрытой злобой, но она не обратила внимания. Я не сводила с сестры глаз: озадаченное выражение не ее лице сменилось нерешительным, потом задумчивым, потом сдержанным. Похоже, она приняла мои слова за искренний вопрос.
– Ну знаешь, когда сердце замирает. Конечно, со временем это пройдет. Мы спим с ним всего три недели, а здесь не так-то просто уединиться, как ты понимаешь. Он будто чувствует мое тело…
Она осеклась, посмотрела на меня и осторожно продолжила:
– Все время любуется и касается так трепетно. Говорит, что у меня красивые плечи и позвоночник. Он смотрит на меня совсем не так, как другие мужчины.
Мне вспомнилось, что Джесс рассказывал о своей невесте, о ее глазах и зубах. Как он восхищался моими лодыжками. А я еще считала это доказательством того, что он видит и ценит меня настоящую!
– Конечно, я понимаю, что так будет не всегда. Со временем восхищение уйдет, но пока оно есть, хочу еще и еще.
– То есть когда это уйдет – все уйдет? Интрижки же заводят только ради удовольствия.
