– Сегодня идите в школу. Нечего дома болтаться, – бросил он, натягивая сапоги после завтрака.
Этот приказ меня обрадовал. Я боялась, что нам придется целыми днями или даже неделями сидеть дома, вспоминая маму.
Потом мне часто казалось, что смерть одного из родителей – это единственная невосполнимая утрата. Даже если к ней не приплетаются другие горести. Даже если рядом есть те, кто готов помочь и оградить от любых невзгод. Такая смерть ничему не учит и ничего не дает. Предыдущие воспоминания словно мутнеют, смерть перекрывает все хорошее, что было до нее. Какой бы изломанной и обреченной ни казалась мне или остальным жизнь Пита, девочкам, вне всякого сомнения, она виделась яркой и наполненной возможностями так же, как и их собственные, лежащие перед ними жизни. Я понимала, что мне нечем поделиться с ними в этот тяжелый момент, потому что смерть собственной матери ничему меня не научила. Я вытерла руки и пошла заправлять их кровати. Линда постояла в дверях, наблюдая за мной, – а потом, ни слова не говоря, прошла опять в гостиную.
Когда Роуз вернулась, она вновь стала прежней – собранной, деятельной и даже почти спокойной. Девочки набросились на нее, стоило ей показаться в дверях. Она положила кошелек, налила себе кофе, села за стол и сказала:
– Девочки, у меня для вас плохая новость.
Пэмми и Линда тоже сели, не отрывая встревоженных взглядов от ее лица. Я вышла, плотно прикрыв за собой дверь, чтобы не слышать их плача. Через дорогу Джесс Кларк ходил туда-сюда вдоль фасада отцовского дома. Он помахал мне, я не ответила, и он не подошел.
К обеду отточенный механизм создания видимости заработал в полную силу. К дому Роуз подъехал «кадиллак» Джорджа Дрейка, владельца похоронного зала в Зебулоне. Девочек отправили ко мне дожидаться Сьюзан Патрик, которая должна была отвезти их в бассейн.
Пэмми явилась в солнечных очках и не снимала их даже дома. Она попросила остаться у меня, но я сказала, что в ближайшие несколько дней лучше маме не перечить и делать то, что она велит. Глаза у нее были красные и взгляд такой измученный, будто ей и ближайшие несколько минут пережить казалось пыткой. Приехала Сьюзан и забрала девочек. Несколько женщин, которых мы знали по церкви, привезли горячие блюда и салаты. То, что не поместилось в холодильник Роуз, они несли ко мне и все повторяли: «О, Джинни, какой ужас!» и «Если что-то понадобиться, звоните – не стесняйтесь». Двое заявили: «Как можно быть таким безголовым!», а Марлен Стэнли сказала: «Как жалко – такой талант зря пропал».
Преимуществом этого чудесного механизма было то, что он четко отфильтровывал все спорные или двусмысленные темы. О том, что Пит был пьян и вообще нередко злоупотреблял, говорить не возбранялось. О том, что он поколачивал Роуз и однажды сломал ей руку, допускалось намекать, но только в том контексте, что потом он осознал и изменился, а сколько тех, которые совсем слетели с катушек. В чувства Роуз никто не лез. Она приняла на себя роль скорбящей вдовы, и это всех устраивало. Лорен явился на похороны, но сидел в самом конце зала и быстро ушел. Кэролайн прислала небольшой венок с надписью «От Кэролайн и Фрэнка». Отец не явился. До меня вдруг дошло, что он, возможно, уже перебрался в Де-Мойн. Истории с Гарольдом я почему-то не придала особого значения, видимо решив, что Пит под конец просто спятил, да и узнать было не у кого. Гарольд, конечно, болтал, но очень путано.
На похоронах многие плакали, не столько, наверное, по Питу, сколько просто перед лицом смерти и от жалости к его дочерям, таким трогательным в своих белых платьях, таким растерянным и обездоленным. Чудесный механизм строго отсекал все острые углы: нашу ссору с отцом, неприязнь Кена Лассаля (Марв Карсон явился с любопытствующим видом и заявил мне: «Остались только вы с Таем. Потянет ли он такую ферму?»), расхожее мнение, что Пит, не будь отца и Тая, пустился бы в авантюры, и рассказы Гарольда Кларка об угрозах, к которым большинство относилось как к пьяной болтовне. А как к ним еще можно было относиться? Я не знала. Механизм работал четко. Внешние приличия соблюдались. И главными зрителями этого спектакля оказались девочки, Пэмми и Линда. Он разыгрывался для них. Им не с чем было сравнивать, поэтому и вопросов не возникало.
Тай произнес надгробную речь. Сказал, что Пит был работягой и веселым парнем – порой чересчур веселым для фермера. Что Пит любил петь за работой и умел играть на шести музыкальных инструментах так, что дух захватывало. Что Пит любил свою жену и дочек, и они любили его. Признался, что счастлив был встретить на своем пути такого замечательного человека, как Пит.
Следующим выступал Генри Додж. Он сказал, что трагедия, унесшая жизнь Пита, может случиться с каждым из нас, и его смерть – предостережение для всех. Поблагодарил Господа, что больше никто не пострадал. Заметил, что Пит был хорошим человеком, любил свою жену и детей и наверняка не хотел покинуть их так рано. Попросил Бога наделить Роуз, Пэмми и Линду мудростью принять кажущуюся бессмысленной смерть. И выразил надежду, что трагедия укажет нашей семье путь к примирению.
После службы, уже выходя из церкви, две пожилые женщины заметили, что если за что-то и можно поблагодарить Бога, так это за то, что родители Пита не дожили до этого дня.
День был утомительным. В половине десятого я уже спала. Тай куда-то уехал, но когда я проснулась в половине второго ночи, разбуженная телефонным звонком, он уже крепко спал на своей половине кровати. Я взяла трубку.
– Можешь прийти? – раздался голос Роуз. – Хочу с тобой поговорить.
В полусне я пробормотала:
– А где же Пи…
Но тут же осеклась, вспомнив, что произошло накануне.
– Я бы с радостью сама к тебе пришла. Не могу находиться в этом доме! Но Пэмми все время просыпается и зовет меня. Прошлой ночью она кричала чуть не каждый час. Но я и так бы не уснула.
– Как у тебя хватает сил? – прошептала я, стараясь не разбудить Тая, но он все равно заворочался. Вместе с трубкой я сползла с кровати на пол.
– А их и нет, но спать не могу.
– Хорошо, иду, – согласилась я, прикрыв трубку ладонью. Я нажала отбой и потерла лицо, чтобы прогнать остатки сна. Когда сестре поставили диагноз, она три дня не спала. Я нащупала кроссовки под кроватью.
38
Во всех окнах в доме Роуз горел свет, у Джесса – ни в одном.
Сестра распахнула дверь и спросила:
– Хочешь выпить? От Пита много осталось.
Я налила себе водки с тоником, как у сестры. Она сказала:
– Выпей за Пита. Он это дело любил.
Не помню, когда видела Роуз пьяной, но сейчас ее состояние казалось нормальным и даже обнадеживающим. От водки меня повело, пришлось сесть на диван. Гостиная была вылизана до блеска. Похоже, Роуз пила и драила дом. Заметив мой взгляд, она заявила:
– Ты еще в кухонные шкафчики не заглядывала. Я перемыла все банки и застелила полки новой бумагой – с черной рамкой, как положено вдове. Похоронный зал предлагает широкий ассортимент товаров: траурная бумага для полок, подложки для выдвижных ящиков, метелки для пыли из вороньих перьев и многое другое для безутешных вдов.
