– Почва все отфильтровывает.
– Кто это сказал?
– Это все знают. Вода в колодцах пригодна для «… питья.
– Если еще забеременею, ни глотка оттуда не «… сделаю.
Мы смотрели друг на друга в упор. Между нашими лбами осталось расстояние не больше ладони. Внезапно до нас дошло, что разговор о новой беременности – опасная тема. Я откинулась назад, взяла журнал и разгладила страницы.
– У тебя были тайны от меня. Ты лгала. А сейчас начинаешь выкручиваться. Но ты лгала. Все просто и ясно.
Возможно, он не знал всей правды, а возможно, и знал. Но его обвинение, справедливое по сути, выбило у меня почву из-под ног. Я почувствовала, как краснею, как по голове пробегают мурашки, – возвращался стыд.
Помню, как в воскресной школе один учитель, быстро от нас потом сбежавший, заставлял весь класс декламировать хором: «Один грех тянет за собой другой. Грехи растут и множатся. Боже, упаси меня от первого греха». Грех, грех, грех. Какое могущественное и страшное слово. Я несколько раз глубоко вдохнула, чтобы успокоиться. А как же разговор с Кэролайн? У Тая ведь тоже был от меня секрет. Это обвинение пульсировало в мозгу и почти сорвалось с губ. Тай отодвинулся. Я смотрела на него, понимая, что остался последний рубеж, за которым – неприкрытая схватка, где придется идти до конца, ничего не утаивая и не смягчая. Следующий выстрел был за мной, и он ждал его. Но я не решалась, всю совместную жизнь мы только и делали, что упражнялись в вежливости, выставляли себя в лучшем свете и хранили секреты. Взять и разрушить этот привычный мир одной фразой мне не хватило духу.
– Если б я всегда говорила правду, можно было бы не переживать, что я вдруг в чем-то окажусь с тобой несогласна, так ведь?
– Было время, когда я думал, что мы действительно с тобой во всем согласны, – проговорил он тихо и с сожалением.
– Ты смеешься надо мной!
– Я хочу быть с тобой, Джинни. И, похоже, эта моя добродетель вызывает в тебе не меньше ненависти, чем терпение. Но это так. Надеюсь, ты вернешься ко мне. И все станет по-прежнему. Больше мне ничего не нужно.
– Мне нужно! Я не хочу жить по-прежнему! – выпалила я с чувством.
– Ты так меня ненавидишь?
– Ну что ты, прекрати! Какая ненависть? – отмахнулась я, но неожиданно для самой себя мысленно согласилась. Я ведь и правда не могла простить его за то, что он все рассказал Кэролайн у меня за спиной, за то, что не защитил меня от отца, когда тот сыпал на нас проклятиями, за то, что так и не потрудился разуверить меня в справедливости отцовских оскорблений, и даже за то, что сейчас пытался настроить меня против Роуз. И себя я ненавидела за то, что всегда со всем соглашалась, лишь бы не идти на конфликт, а значит, и его должна ненавидеть. Но почему-то в тот момент мне так не казалось. Ненавидь я его по-настоящему, подумалось мне, я бы не побоялась вскрыть всю правду до конца. Я же ощущала лишь, что чувства, которые он считает простыми, для меня слишком сложные, чтобы дать им простое название, поэтому не могла отделаться от впечатления собственной лжи и принуждения. Такова расплата за грех, как сказал бы учитель воскресной школы.
– Тебе кажется, что ты очнулась от сна, – сказал он резким тоном, в котором читалась обида, – а мне кажется, будто я провалился в кошмар. Как я мечтал о разведении свиней! Как долго шел к этому! Уговаривал, убеждал твоего отца – исподволь, шаг за шагом. На быстрый успех не надеялся, но подвижки чувствовал – и тут вы, женщины, все разрушили! Довели его…
– Он вел себя как псих!
– Ни и что. Подумаешь, покупал всякий хлам. Беды большой не было!
– А авария?
– Надо было просто чаще звать его к себе. А вместо этого у нас все время терся Джесс Кларк…
– Не приплетай сюда Джесса Кларка! И вообще, ты сам говорил, что с ним весело!
– Да, было весело, но… Черт побери! Толк-то какой?! – Тай забрался под одеяло. – Сколько времени?
– Двенадцатый.
– Бревна привезут в шесть.
Я выключила свет.
– Надо было сразу сказать, что хочешь найти работу в городе, – пробормотал он.
Я долго лежала в темноте, взбудораженная странной смесью облегчения, досады и отстраненного удивления. Правда так и не вскрылась, и единственное, в чем заподозрил меня муж, было желание работать в городе, и это после всего произошедшего за последние пять месяцев, вместивших операцию Роуз, передачу фермы, приезд Джесса, признание Роуз и вернувшиеся ко мне воспоминания.
– Не этого я хотела.
Тай громко всхрапнул и повернулся на другой бок.
Дождавшись, когда он крепко уснет, я выскользнула из кровати и натянула шорты. Кроссовки стояли у задней двери, носки я искать не стала. Ноги сами привели меня на асфальтированную дорогу, но дальше я не могла сделать ни шагу. Белела потертая разметка, дорога поблескивала в лунном свете, словно в асфальт были вмешаны кусочки слюды. Шумела и раскачивалась кукуруза. Она успевает вытянуться в человеческий рост за крошечный промежуток человеческой жизни, выкачивает воду из глубин земли и выдыхает ее в небо. Я не сводила глаз с отцовского дома. Свет горел только в моей старой комнате. Массивный темный остов, казалось, набух и вибрировал от присутствия Джесса Кларка.
И пусть теперь я не могла думать о нем без чувства стыда, желание, накрепко засевшее в моем теле, словно шип, никак не выходило. До этой ночи я справлялась с собой, или, скорее, страх помогал мне – страх быть замеченной Таем или отцом, страх показаться навязчивой или нелепой Джессу. Или гадкой. Или отвратительной. Я смотрела на свет, в котором точно был Джесс (зачитался допоздна?), и понимала, что боюсь его. Боюсь больше, чем кого-либо. Страх пришел за стыдом. Желание, стыд и страх. Жалкий уродец, как женщина с тремя ногами. Старый знакомый из мучительной юности, когда я могла впасть в ступор при одной мысли о свидании, поэтому на свидания с теми, кто мне нравился, не ходила. Преимуществом Тая было то, что он нравился отцу. Казался опрятным и вежливым, знакомым и положительным. Этот костыль помог трехногой женщине идти, медленно и очень осторожно, но с достоинством.
Теперь трехногая женщина стояла на дороге в лунном свете, и каждая из ног тянула ее в свою сторону. Реальность, в которой я шаг за шагом приближалась к объекту желания, казалась иллюзией. Совсем немного, и я уже стояла под освещенным окном, потом тихо обогнула дом и вышла к другому окну той же комнаты, и там наконец увидела то, что искала, – Джесса Кларка, его спину, его затылок, белую рубашку, скат плечей и изгиб шеи, пробуждающие одновременно воспоминания и надежды. Такого знакомого, но далекого и нереального, как картинка в телевизоре. Такого же нереального, как я сама, решившаяся прийти сюда и оставившая себя реальную застывшей там, на дороге. Иллюзорная я позвала:
– Джесс! Джесс Кларк!
Чудесным образом фигура за окном повернулась, подошла к раме и выглянула.
