– Я знаю, что можно, но все недосуг.
– Зря, отличный источник витамина C. А из лепестков получается ароматное варенье.
– Что ты там выуживаешь?
– Змею.
– Что?!
– Змею. Не бойся, не ядовитую. Скорее всего, обыкновенный крючконосый уж. Вообще, они здесь не водятся, но прошлый раз я видел одного. Они забавные. Жаль, не повезло, – вздохнул он и выпрямился.
– И что в них забавного?
– При угрозе он раздувает шею, как кобра, но если противник не пугается, то переворачивается брюхом кверху и притворяется мертвым. Очень правдоподобно, даже язык вываливается.
Я засмеялась.
– Они мои любимые.
– Любимые змеи? – переспросила я. – Никогда бы не подумала.
– О, здесь столько прекрасных видов. Самые красивые, конечно, поперечнополосатая королевская и полоз. Краснохвостая медянка может забираться в амбары и на деревья.
– Этих папа всегда убивает.
– Не сомневаюсь.
– Он не любитель дикой природы. Ос и шершней вообще до смерти боится. Как увидит, весь бледнеет и лицо начинает дергаться.
Сквозь металлическую сетку кровати тянулись тоненькие стебельки. Я сорвала один и сунула в рот, и Джесс тоже.
– Бородач обыкновенный, – произнес он. – Когда сюда пришли первые поселенцы, заросли стояли в человеческий рост.
– Когда сюда пришли первые поселенцы, везде была вода.
– Знаю. Это я так, к слову, – улыбнулся Джесс. – Пытаюсь воссоздать картину былого величия. Прерии осушили, но частица их все же осталась. Вот просо веничное, а там, на краю канавы, – тимофеевка. А это знаешь что?
Я наклонилась, чтобы потрогать белые лепестки.
– Цветки как у гороха, только на прямом стебле.
– Кроталярия белая, – подсказал Джесс. – Кстати, осторожнее – ядовитая.
– Хорошо. А это что? – спросила я.
Теперь Джесс наклонился, чтобы рассмотреть низенькие пурпурно-розовые цветы.
– Что-то знакомое, – проговорил он.
– Ну?
– Астрагал?
– Точно.
– А делаешь вид, что ничего не знаешь, – попенял Джесс.
– Нет, конечно, я знаю дряквенник, дикую морковь, вьюнок, сорго и другие сорняки, растущие на полях. Врагов надо знать в лицо! Видел последнюю добычу Тая? Гигантский дурнишник и первоклассный канатник?
Теперь и с моего лица не сходила улыбка, только, как ни странно, она не имела никакого отношения к теме разговора, впрочем, как и у Джесса. Я понимала, что мы ввязались в волнующую дерзкую игру. И ввязались сами – не уединенность места спровоцировала ее, она лишь развязала руки. Мы просто гуляли по свалке, а ощущение было такое, что это безрассудная авантюра сродни поездке вдвоем в Миннеаполис с ночевкой. Одновременно весело и жутко. Наши взгляды словно прилипли друг к другу. Мы переходили с места на место, отворачивались и наклонялись, но связь не обрывалась – пока я не залезла на потрепанное автомобильное сиденье и не увидела за кустами шиповника зеленый конек нашей крыши. Дыхание сбилось – меня трясло от страха, но при этом страх казался очень далеким. Я глубоко вдохнула. Джесс снова принялся доставать кого-то палкой из-под кровати. Шум бриза то нарастал, то спадал – я вдруг услышала его. В округе Зебулон бриз дует постоянно, но замечаешь его лишь в особенные моменты. Тогда я его заметила. А еще заметила в кустах пустое птичье гнездо. Старое или брошенное. Вдалеке, приглушенный шумом ветра, послышался треск заводящегося трактора.
– Кто из вас был любимицей отца? – неожиданно спросил Джесс.
Я повернулась к нему. Он смотрел на меня, прищурившись, уперев руки в бока, – легкий и гибкий на фоне редких тополиных стволов.
– Кэролайн. Всегда.
– Почему ты так думаешь?
– Имеешь в виду, после их ссоры?
– Да, и после ссоры. Но и вообще. Что в ней такого?
– Ну, она младшая. Возможно, самая симпатичная. Самая успешная.
– А если все это не причина, а результат?
Я задумалась, уставившись на старую кровать.
– Она никогда его не боялась. Если что-то было нужно, просто шла и просила. Отцу это нравилось, особенно на контрасте с нами. В детстве я его ужасно боялась, Роуз – нет, но на глаза предпочитала не лезть. Кэролайн же всегда вела себя так, будто и бояться нечего. Помню, когда ей было три, он за что-то выругал ее, а она лишь смеялась, думая, что это игра.
Меня бросило в пот.
– Тебя задевает, что Кэролайн – его любимица?
– Что-то ей это не очень помогло, – отшутилась я.
– Нет. Серьезно?
– Имеешь в виду сейчас, когда мы уже выросли? Даже не задумывалась, – быстро проговорила я и улыбнулась, как бы пресекая дальнейшие расспросы. – А кто любимчик Гарольда?
– Я.
– Даже теперь?
– Даже теперь.
– Но они же с Лореном как близнецы. Живут душа в душу.
– Ну, не знаю. Стоит Лорену что-нибудь предложить или даже просто поле вспахать, не спросив, Гарольд начинает ворчать, что его оттирают. Так Лорена довел: тот уже на каждый чих просит разрешения. Шагу ступить боится, а Гарольд уверен, что это такой хитрый план по захвату власти. Буквально всего две недели назад спрашивал: «Кто тебе сказал, что надо опрыскивать бобы?» – а теперь орет: «И не думай мне указывать! Я знаю, что ты замышляешь».
– Странно…
– Ничего странного.
– Почему?
– На вас насмотрелся.
Джесс отвернулся, сорвал еще одну травинку и снова заговорил, постукивая ей по ладони:
– Я знаю, не вы все это затеяли. И Гарольд знает. Но слухи ползут. Все гадают, как тебе с Роуз удалось заставить Ларри отписать вам ферму, ведь очевидно, что он теперь локти кусает.
– Мы сами этого не ожидали!
– Никто такого не ожидал. В том-то и дело. Потому никто не верит.
Я вылезла из проржавевшей кабины и встала прямо перед Джессом.
– Что про нас говорят?
– Что здесь что-то нечисто.
– Проклятье! Но Гарольд же был там! Он сам слышал, как папа предложил передать ферму. Помнишь, на вечеринке в честь твоего возвращения? Гарольд еще тогда над отцом смеялся!
– Возможно… Разговоры рано или поздно утихнут. Я бы из-за этого не волновался. Сейчас Гарольда не это гложет.
– А что?
– Я. Он хочет удержать меня здесь и думает, что единственное средство – это ферма.
– Это так? – спросила я и почувствовала, как сердце забилось сильнее.
– Дело в том, что Гарольд не терпит нестабильности. Он привык лишь к неопределенности, как и любой другой фермер. Но это совсем другое, идущее не изнутри, а снаружи – от колебания цен и капризов погоды. Его сон не тревожат ни смутные желания, ни туманные сомнения.
