— Сложно и непонятно. Зачем нашим политикам спасать вашего? Да еще с привлечением тайных агентов?
— А может, не всем политикам? — пристально уставился на Кротова Иван Иванович. — Не секрет, в обеих республиках имеются люди, стремящиеся к объединению государств на том или ином уровне. И те, кто желает остаться первым на своем куске территории. Кстати, это объясняет привлечение агентов. Вдруг информация нам была бы передана, а попала не к тем людям? И в итоге — удачный выстрел, нужный вам кандидат выбывает из игры по причине смерти, а с ним уходят надежды. Лучше уж рискнуть, но сорвать предполагаемое, чем ждать, чем все обернется.
— Н-да… — протянул Кротов. — Я и не знал, что на вершинах народной власти творится такое и что легендарный Комитет, получив сигнал, может отстраниться от дела ради каких-то политических выгод определенных лиц. Остается порадоваться своей сугубо частной жизни. Подальше от государственных проблем живется спокойнее.
— Не виляйте, Кротов, — вдруг по фамилии назвал сибиряка Иван Иванович. — Не к лицу. Или, думаете, мы поверим в совпадения?
— Можете верить, можете — нет, но к разведке отношения я не имею, иметь не собираюсь, как и к прочим государственным структурам. Соответственно, выполнять чьи-то поручения по данной линии — тоже. А что помог — извините, больше не буду. Хоть все друг друга перестреляйте, залягу где-нибудь в сторонке и буду взирать на зрелище. Раз уж в театр у вас не попасть. Все какое-то представление. Кстати, раз тут кипят такие дела, забыл спросить — а вы, Иван Иванович, на чьей стороне? Объединителей или разъединителей?
— Я — на стороне закона, — отчеканил комитетчик. — Зря вы меня на голый понт берете. Не пройдет. Хотел я с вами договориться по-хорошему, да вот, не получается. Что ж, придется поступить иначе.
Кнопка звонка была тут же, под рукой. Словно Иван Иванович в любой момент ожидал нападения собеседника на свою персону.
В дверь немедленно вошли четверо громил в форме.
— Я — гражданин иного государства, — напомнил Кротов.
Эх, надо было сопротивляться еще там, в гостинице! Тут-то уже явно бесполезно.
— Вы — иностранный агент, — отчеканил Иван Иванович. — Посидите у нас, подумаете. Глядишь, что-нибудь вспомните. Камера, знаете ли, лучшее средство от забывчивости. Уведите подследственного!
2
Вопреки знаниям, слухам и ожиданиям камера отнюдь не была переполненным помещением с крохотным зарешеченным окошком под потолком. Все оказалось намного прозаичнее. Небольшой пенал с одной-единственной дверью и остальными глухими стенами. Все освещение — тусклая лампочка на недосягаемой высоте. Из мебели лишь топчан с тонким матрасом да подушкой без наволочки, привинченный к полу стол да закрепленный таким же макаром табурет. И никаких соседей.
Впрочем, последнее легко объяснимо. Сокамерники могут просветить новичка, как держаться да что говорить. Это — с одной стороны. С другой — новости в тюрьме имеют свойство распространяться даже через массивные стены, а высокопоставленный комитетчик явно решил сделать все, чтобы ни одна живая душа не узнала заранее о судьбе Кротова. Дежурный в гостинице наверняка предупрежден и теперь бдительно следит — не поинтересуется ли кто, куда подевался один из постояльцев? Но и сверх того — слежка должна вестись по полной, программе.
И того невдомек — ни одна душа на свете в ближайшее время спрашивать о Кротове не станет. Некому спросить — и все. Разве что компаньонам, но тут «Иван Иванович» пусть выкручивается сам.
Лишь теперь Кротова по-настоящему обыскали. Бумажник забрали, предварительно сделав опись, но кроме денег там не было ничего. Адрес все тех же компаньонов — но он-то уже был известен, более того, чист. В том смысле: ни к каким тайным делам московские партнеры отношения не имели и знать о них не ведали.
Забрали и ручку. Думали, где-то имеется записная книжка, но — увы!
И разумеется, не было никакого оружия. Да и вообще вещей — кот наплакал.
Зато были оставлены бывшие при себе папиросы в количестве двух пачек и спички. Потому Кротов дождался ухода конвоиров и спокойно закурил.
Тем для размышлений имелось достаточно. Первая — никогда не стоит делать добрых дел в царстве свободы. Сразу попадаешь под подозрение — почему и с какой стати творишь нечто, не сулящее выгоды. Но стоило бы не вмешаться — и приписали бы соучастие в покушении. Логично — полковник разведки, только присланный не спасать, а обеспечивать убийство одного из кандидатов в президенты. И отсутствие пистолета или револьвера никого ни в чем не убедит.
Кстати, вопрос на засыпку — если имеются две группы деятелей, одна за объединение, вторая — соответственно, против, к какой из них относится так называемый Иван Иванович? Или как его там величают на самом деле?
Да и две ли группы? Имеется еще как минимум третья, ставящая целью раздуть мировой пожар с революциями во всех известных странах. Почему не помянуто о ней? Или тем все равно, вместе или порознь? Наплевать на какую-то там добровольность, вот как полыхнет — и без всяких дипломатических процедур окажемся вместе.
Смешно. Комитет явно ищет не там, где надо. Нет, проследили грамотно, чего уж там, выводы сделаны абсолютно неверные. Почему если полковник — обязан служить в какой-то там разведке некой Сибирской независимой республики? Мало ли их, тех, кто после Великой войны и еще более великого бардака предпочли превратиться в штатских лиц?
Кто раз был предан, поневоле с опаской относится к очередным калифам на час.
И ведь довольно близко к поверхности второе возможное обвинение — в контрреволюционности. Не секрет, под него потенциально подходят многие. Пусть не замешанные, но с точки зрения власти смертельно обиженные этой же властью принятым законом — о недопущении в выборные органы всех, служивших в Императорской армии на офицерских должностях и закончивших в полном объеме военные училища.
Без училища-то высоко не прыгнешь, да и война оказалась настолько долгой — кое-кто из будущих революционеров по разным обстоятельствам не сумел отвертеться от призыва, и, в соответствии с образовательным цензом, попал в школу прапоров. Вот такие офицеры военного времени офицерами в полном смысле по закону не являются и могут делать политическую карьеру — при наличии желания и идейной убежденности, подкрепленной каким-либо партбилетом какой-нибудь из разрешенных законами партий.
Побаиваются партийцы, ох, побаиваются. Столько лет прошло, а все им мерещится возможная военная диктатура — с расстрелом всех, содействовавших гибели страны и ее проигрышу накануне победы. Не зря и законы принимают, и большинство заслуженных генералов выгнаны в отставку, а то и высланы за границу. А кое-кто, не побоявшийся высказать собственное мнение, и убит. Или умер при таинственных обстоятельствах. Так повлиял на представителей социалистических партий неудачный мятеж летом далекого семнадцатого года. Запоздалая попытка с никуда не годными средствами. А следствием — окончательный развал даже не воинской силы — воинского бессилия, а затем — и всего государства. Но в том давнем мятеже Кротов замешан не был. Попросту вовремя не узнал о нем, а когда узнал, все было уже кончено.
