Да, это будет правильный ход.
* * *
Гейдар Алиев, хитрый и опытный лис — понял расклад правильно, и сдал себе самые выигрышные карты. Он не учел только одного — он раскладывал на двоих — а на самом деле, в этой игре игроков было уже трое…
СССР, Ереван. Следственный изолятор. 17 сентября 1988 года
Вот, наверное, и все…
Полковник Попов понял, когда его повели не по той же дороге, по которой он шел в прошлый раз — на второй этаж, к кабинетам для допросов. Вместо этого его повели… похоже на выход повели.
Может и тут шлепнут. Спишут на побег.
Ему не было страшно, ему было досадно. Когда он пришел к КГБ, он знал, что такое может быть, провалившегося разведчика ждет расстрел. Психологически — он был готов к этому: у всего есть своя цена. Ему было досадно то, что он умрет — а эти твари останутся. И смогут сделать что-то еще, перед тем как кто-то их остановит. Но остановит обязательно, другого просто быть не может.
Ему было досадно то, что своей смертью — он… убьет семью. Окончательно убьет. Он не был ни хорошим мужем, ни хорошим отцом, потому что работа разведчика заключается в молчании… молчании, молчании, молчании. Он не мог говорить о том, что он делает ни с женой, ни с кем-либо другим — и даже то, как он умрет — будет тайной.
Решетка. Еще одна.
Больно было и за тех, кто здесь живет. Он мало знал армян — но и того, что знал — было достаточно. Он не верил в то, что здесь одни бандиты, он с близкого расстояния видел лица на митинге — это были светлые лица! Это и было самое страшное.
Им противостояли советские люди. Которые просто хотели что-то изменить. Сделать жизнь лучше и не знали как. И те, кто все это устроил, кто убил Дохояна, кто взорвал аэропорт, вот они то, отлично понимающие, что они делают — они то вели армянский народ, горячный и несдержанный — к крови. К большой крови.
Потом — покатится по наклонной, когда кровь будет рождать кровь. Он видел это в Афганистане…
— Пошел! — его пихнули в спину.
В дворике — автозак. Начкар чуть в стороне, двое с дубинками…
— Чо, один?
— А сколько вам надо? Давай. Расписывайся…
И эти люди — они просто выполняют свою работу. Предательство наверху, и эти люди сами того не подозревая — ведут республику к войне.
— Все?
— Я полковник КГБ! — заорал Попов, надеясь, что кто-то услышит, но получил литой резиной по почкам и захлебнулся к хлынувшей в рот желчи…
— Глохни. Пошел! Пошел!
Лязгнула дверь.
— Так. Повнимательнее, особо опасный.
— Есть… — пробормотал солдат конвойного полка, устраиваясь на скамейке, и добавил — на ж… шерсть.
— Товарищи, я полковник КГБ. Меня похитили — еще раз попробовал Попов — вы комсомольцы? Я дам вам номер телефона.
Солдат от души треснул дубинкой по прутьям решетки.
— Заглохни…
Его тоже можно было понять. Жизнь не сахар. Изо дня в день он видит настоящие отбросы: убийц, насильников, грабителей, извращенцев. Слышит их речи, видит их повадки. Ради того, чтобы получить хоть один шанс уголовники способны на все. И нет никакого способа выполнять эту работу — кроме как засунуть души прекрасные порывы в одно место и просто делать, что говорят. Какой смысл ему — выделять именно этого: мошенники и не такое наговорят, такие мастера есть. Полковник КГБ, ишь ты…
Автозак тронулся. Он был, как и все автозаки — старый, забитый дорогами, но все еще ходкий, машина служебная, организация полувоенная, за машинами следили. Ирония жизни заключалась в том, что такие вот ГАЗоны — делали сами заключенные, в колонии, в поселке Сухо-Безводное…
Остановились, скрипнули тормозами. Контроль. Голоса солдат, раздраженный, профессионально сорванный голос начкара. Ему — нахрен не надо мотаться под ночь, скорее бы сдать заключенного куда надо и вернуться…
Попов вдруг осознал то, что он должен был понять сразу — автозак пуст. Ни одного заключенного, только он один…
Никогда, ни при каких обстоятельствах — никто не отправил бы ГАЗон за одним заключенным. Всегда подгадывали так, чтобы был полон кузов, не хватало ни машин, ни конвоев, ни бензина. Следаки — подстраивались, чтобы делать выводки… а тут пустой кузов.
Да… попал ты, брат… попал. Похоже тот парень оказался идейным — только не в том направлении. Идейным националистом.
Начкар? Навряд ли, этот, похоже, настоящий. Они не подчиняются местным, они подчиняются напрямую Центру, поэтому смазать их труднее. Если только деньги посулили. Но нахрена? У любого, кто связан с УИН — есть приличные возможности зарабатывать: купленная в магазине простая пачка чая — за решеткой уйдет в пять раз дороже. Записка — может стоить штуку, тысячу рублей, если по хозяйственным делам — то и больше, там миллионами ворочают, тузы. Начкар не дурак, он офицер, не может не понимать, что творится в республике. И вряд ли он будет связываться с делом, которое сулит высшую меру.
Да и как? Остановить машину? На глазах у солдат? А если заложат? Доверять никому нельзя, даже если заплатить.
Тогда кто? Солдаты?
А больше и некому. Скажут, что напал… да мало ли придумают…
Попов вспомнил дело… его расследовал не он, КГБ подключилось, поскольку дело было резонансным. В вагоне — обычном Столыпине, идущем на север — один из солдатиков — конвоиров взял автомат и расстрелял семерых сослуживцев. Насмерть пятерых, двое чудом выжили. Когда начали разбираться — серьезно разбираться, невзирая на чины — выяснилось, что солдатик был совсем молодым и старослужащие над ним издевались, в конце концов — совершили с ним акт мужеложства. Засиженные авторитеты — в разговорах по душам (давать показания западло, а поговорить даже с ментом о том, что видел вполне можно, если тема приметная и братвы не касаемая) называли происходившее в вагоне среди солдат-конвоиров беспределом.
Черт знает, какие эти…
Попов стал внимательно вслушиваться. Не может быть, чтобы смазали всех. Кто-то один…
Кто?
* * *
— Зырит… — сказал один из солдатиков — злой…
— Да брось, салага… — ефрейтор, старший в команде лениво поддел сапогом звякнувшую решетку — сконил что ли? Он там а мы здесь?
— Да не…
— Сканил… — уверенно сказал ефрейтор — сапоги за то мне отдраишь. Утром встану — чтобы муха на них не е…сь.
Возражений это не встретило…
Какое-то время ехали молча. Потом солдатик поинтересовался.
— Тащ ефрейтор, а может он — того?
— Чего? Такие не дохнут…
— Да я не про это. Может он… и впрямь из КГБ?
— Ага. Ты больше слушай, Шалидзе. Они тебе и не то на уши навешают. Артисты…
