Полковник Шеболдаев — второй докладчик — оперативная группа, сводный полк внутренних войск, расквартирован в Степанакерте, завод Сельмаш. То же самое. Упорно пытается что-то обойти, не называть вещи своими именами.
Попов едва не вскипел — в Ереване хватает работы…
Договорились о том, чтобы разбиться на несколько групп для изучения ситуации. Внутренние войска с приданными подразделениями азербайджанской милиции прочесывали горно-лесные массивы Шуши в поисках террористов, часть комиссии направлялась в Шушу для оценки обстановки на месте. Часть — должна была посетить фильтрационный пункт, развернутый после недавних беспорядков, поговорить с задержанными, проверить журналы учета, выяснить, нет ли фактов нарушения соцзаконности.
Это называется: «Принимаем меры».
Немного поразмыслив, Попов вошел во вторую группу, возглавив ее по старшинству звания. Просто потому, что прочесывание могло затянуться, а ему надо было как можно быстрее — назад, в Ереван.
Среди членов оперативного штаба — был Лепицкий. Перехватил взгляд, кивнул, едва заметно показал на дверь.
Словоблудие продолжалось больше часа. Попов ненавидел это больше всего — «принятие мер» вместо реальной работы. Как, говорят, сказал один жесткий и честный первый секретарь обкома, когда ему доложили, что всю уборочную будут дожди. Ну, что собирать будем, товарищи — урожай или заседание Обкома?
Вышли. Народ разбредался по группкам — время обеда, после обеда — вторая часть Мерлезонского балета. В Шушу собирались ехать автомобильным транспортом.
Отошли дальше всех. Лепицкий достал пачку сигарет.
— Будешь?
Попов отрицательно покачал головой. Лепицкий выбил сигарету из пачки, легким, ковбойским движением, закурил.
— Ты старший?
— По званию — да. В конторе.
— Проверять приехали?
— И это тоже.
Ароматный дым поднимался к загаженному потолку. Ява — явская,
[59] между прочим.
— Короче, я тебе так скажу. Можешь — помоги. Не можешь — не мешай, как друга прошу.
— Это ты о чем?
— Поймешь…
— Скажи.
Лепицкий не докурил, растоптал бычок на полу.
— Пошли, поедим. Потом увидишь…
* * *
— Фамилия, имя, отчество…
Подросток сидел на стуле со скованными назад руками. На лице — упрямство, в глазах — вызов и какая-то затравленность.
Следак, озверевший от десятков таких вот Зой Космодемьянских и Олегов Кошевых местного разлива — схватил лежащую рядом с разлинованным листом протокола резиновую дубинку и хлестко шарахнул по столу.
— Молчишь! В Агдаме заговоришь, б…
— Салимян — с ленцой и вызовом сказал подросток.
— Имя отчество.
— Ну Гарик Самвелович.
— Гну! Место рождения?
— Гэ Волгоград.
— Дата рождения?
— Одиннадцатое мая…
И снова хлесткий стук резины по столешнице.
— Одиннадцатое мая — чего? Ты мое терпение не испытывай! Отдам азерам — у них на агдамской крытке не так запоешь!
Усталые, озлобленные люди, которые просто пытаются делать хоть как-то свою работу. Интересно — хоть кто-нибудь из тех, кто потом будет клеймить — задумается о том, каково с этим жить, каково приносить это домой — а? Ведь с этим именно живут, оставить на работе это невозможно, кто говорит другое — либо дурак, либо верхогляд.
— Семидесятого…
— Здорово. Хороший подарочек — родителям…
Пацан злобно вскинулся.
— Родителей — не трогай!
Звякнула цепь наручников. Усталый, смертельно усталый голос следака.
— Да нужны мне твои родители… Это ведь ты, дурак — ножом им прямо по сердцу. Ты хоть знаешь, дурашка, что за террористический акт положено?
— Какой такой акт?
— Да какая теперь разница. Где винтовку взял?
— Нашел!
— Не ври.
— Истинный крест нашел!
И снова — хлесткий удар по столу.
— Хватит баки забивать! Нашел! Нашел он! Эту снайперскую винтовку — украли из РОВД, милиционеров ей убили! За это — вышка!
Попов — не выдержал, сорвался. Шагнул вперед, доставая удостоверение. Дверь была не заперта, никто не остановил.
Следователь — поднял на полковника белые от ярости глаза.
— Выйдите… — сказал Попов, показывая красную книжечку со щитом и мечом.
Следователь поднялся со стула. Неловко козырнул.
— Есть…
Попов устроился на покинутом месте. Не обращая внимания на пацана — стал листать дело…
Девятнадцать лет. Место рождения — город Волгоград, полная семья, образование — полное среднее. Поступил в институт, отучился первый курс, бросил. Пошел в бригаду строителей — шабашников. Все армяне. Оказался в Нагорном Карабахе. Уже трижды задерживался при проверках паспортного режима. Прописки нет, говорит, что живет у друзей. На сей раз — задержан в лесу со снайперской винтовкой СВД в руках, при задержании пытался оказать сопротивление, стрелял в сотрудников. Жив только потому, что его пожалели, есть приказ при оказании сопротивления — вести огонь на поражение. Применили спецсредство Заря, взяли живым. Говорит, что винтовку нашел в лесу. Сейчас пошло по второму кругу — но теперь его примеряют уже на терроризм, в связи с последними событиями. А это — смертная казнь.
— Давно шабашишь?
— Чего? — вытаращился пацан.
— Давно говорю, шабашишь?
— А, это… год с небольшим.
— Чего строишь?
— Коровники строим — с готовностью отозвался пацан.
Понятно — друзья научили, чего говорить, они же дали и снайперскую винтовку в руки. Или и в самом деле — бросили, в лесу нашел, подобрал, не сдал — самому нужна. Стрелять в оккупантов. Самое страшное в этом то, что пацан-то — свой, советский. Его учили на примере Олега Кошевого, Молодой Гвардии — вот он сейчас и молчит как партизан на допросе. Хотя, а почему, собственно — как? Он и есть партизан на допросе.
— Еще что?
— Ну… помогаем так…
— Много платят?
— Чего?
— Много платят, говорю? У тебя рубль двадцать три копейки изъяли.
— Ну… — неуверенно сказал подросток — заплатят.
— А зачем учебу бросил?
