— Кое-кто был на седьмом этаже.
— Кто?
Гейл сделала большие глаза, положила ему в корзину пачку входящих.
Авратакис проводил ее, какое-то время занимался чтением, затем — осторожно поворошил пачку входящих. Из нее — выпал листок, которого там не должно было быть.
Вертефей,
[39] мать твою…
Внутренняя контрразведка идет по его следу. Возможно из за его интереса по Армении. Черт бы их побрал, вечно запирают конюшню после того, как лошади разбежались.
Авратакис взглянул на часы. Надо что-то перекусить, а потом идти на седьмой этаж самому. В разведке — главное работать на опережение…
* * *
Наскоро перекусив, Гас Авратакис поднялся наверх, на седьмой этаж. Кабинет заместителя директора ЦРУ по анализу занимал сейчас Роберт Гейтс — едва ли не единственный высший офицер ЦРУ, к которому Авратакис имел доступ. Несмотря на то, что он числился помощником директора — приказы ему передавались через ЗДО, заместителя директора по операциям.
Гейтс выслушал молча. Не перебивая.
— Признаюсь… вы меня озадачили…
У агента Авратакиса были не слишком хорошие отношения с заместителем директора ЦРУ Робертом Гейтсом. Нет, послал он не его, послал он другого человека. Просто у него были плохие отношения со всем начальством.
— Сэр, я полагаю, что это возможное направление прорыва.
— Полагаете? — задумчиво сказал Гейтс.
— Сэр, что мы теряем? — прямо спросил Авратакис.
Гейтс потеребил бумаги на столе.
— Да в принципе ничего. Пока — ничего. Как вы говорите зовут этого… армянского лоббиста?
— Кардашьян. Роберт Кардашьян.
— Кардашьян…
Гейтс лихорадочно думал. Уэбстер — политический назначенец, в то время как он — кадровый разведчик. Шансов у кадрового разведчика стать директором ЦРУ практически нет никаких, за исключением случая, если он покажет себя опытным и осторожным политиком и вдобавок окажет какую-либо услугу администрации или сильным лоббистским группам поддерживающим ее.
Армяне, насколько он помнил, как и все национальные меньшинства, за исключением поляков поддерживали Демократическую партию — но кто знает, что будет на этих выборах. Ведь если Буш не оправится, Белый дом падает в руки демократов как спелое яблоко. И если даже американцы просто сочтут нынешнего вице-президента больным или недостаточно сильным — они за него не проголосуют. А грызня идет уже вовсю и репортаж ВВС с вице-президентом и кандидатом от республиканцев, машущим рукой с больничной койки крутят по всем демократическим телеканалам.
И в любом случае — что он теряет? Оказать услугу армянам — это зачтется. К тому же — а если это правда?
— Сэр, а если это правда? — словно читая мысли, спросил Авратакис.
— Хорошо…
Гейтс достал бумагу из подставки, начал писать хорошо поставленным почерком.
— Я санкционирую дополнительные исследования по этому вопросу. Финский вопрос полностью передайте Хэтэуэю
[40]. Проведите исторические исследования, выясните, что к чему, поговорите с эмигрантами оттуда, с советологами. Можете потратить немного денег, но в пределах разумного, я не думаю, что с бюджетом на следующий год получится что-либо хорошее. Можете дать задание в московское посольство, пусть что-то сделают на месте. Но!
Гейтс поднял палец.
— Я не хочу, чтобы хоть один американский разведчик оказался нелегально в этой самой Армении, вам ясно?
— Да, ясно.
— Ни один. Мы работаем исключительно соблюдая дистанцию. Сколько вам потребуется времени?
— Месяц, сэр.
— Это много. Две недели. Через две недели я жду промежуточный отчет, чтобы решить, стоит ли копать дальше.
— Я понял.
— Идите. И оформите официально дело. В конце концов — мы просто работаем по взрыву, собираем дополнительные данные, верно?
— Верно…
Закрыв за собой дверь — Гас Авратакис показал ей вытянутый средний палец.
* * *
Дело по оперативной разработке армянских националистических кругов в СССР получило название «Камбала». Его присвоил компьютер, в котором каждый месяц менялся список слов. В этом месяце компьютер выбирал из списка рыб.
* * *
Телефон прозвонил, когда Гас Авратакис уже выехал на шоссе, чтобы ехать домой. В его Понтиаке — купе четырехлетней давности — был установлен дорогой мобильный телефон — он всегда должен был быть на связи.
— Я слушаю…
— Парень, мы победили! — голос конгрессмена Уилсона буквально звенел от восторга.
— Русские поджали хвост и убрались из Афганистана? — поинтересовался Авратакис.
— Нет, сэр! Но выделение средств на пятьсот винтовок Барретт и пятьсот ракетных комплексов Милан прошло через комитет как по маслу! Парень, мы снова можем убивать русских!
— Вот это да… — без особого энтузиазма сказал Авратакис.
— Гас, я намерен сегодня напиться, и приглашаю тебя к себе. Давай, надеремся как черти за новые победы…
— Извини, друг, не могу — мягко отказал Авратакис — у меня чертовски много работы и я даже трезвый с трудом справляюсь с ней. Давай, я загляну к тебе завтра.
О конгрессмене Чарли Уилсоне, который тоже был в деле — Авратакис не сказал никому, даже Роберту Гейтсу.
— Черт, эти армяне настоящие волшебники!
— Завтра, Чарли, хорошо? И будь в форме.
Авратакис положил трубку и попытался прислушаться к себе — почему он не рад этому. Ведь новое начало сопротивления в Афганистане — это разве не хорошо?
Но проклятое чутье говорило о приближении большой, очень большой беды. Он не мог понять какой — но она приближалась…
СССР, Москва. 12 сентября 1988 года
Москва купалась в дожде. Низкие, серые тучи висели над городом, дождь то начинал, то прекращался и первые пожелтевшие листья — тихо устилали асфальт. Там, откуда он прилетел — было лето, а здесь — здесь, в Москве уже была осень. Осень — как тихая и грустная предвестница зимы, зимы, которую обречен был провести вдали от дома — как и предыдущую.
Полковник государственной безопасности Владимир Попов не питал никаких иллюзий относительно этого. И потому, сойдя с самолета Арианы, выполнявшего рейс Москва — Кабул — он и не подумал назвать улицу и номер дома в Кузьминках, куда переехала его семья. Он понимал, что в Москве он, возможно, не несколько часов — и растравливать душу не стоит.
