Затемно, до приезда мусоросборников, не торопясь, ювелирно орудовала зонтиком, сортируя находки по пакетикам. Движения, исполненные преувеличенной карикатурной грации, но при этом абсолютной уверенности в себе, – она себе безусловно нравилась!.. Нейлоновая синяя сумка с чернильным пятном предназначалась для стеклотары и старых газет. Свой улов она сдавала сразу же за углом, получала грошики. Первым делом, если не находила среди объедков хлеба, покупала булку и крошила голубям. Вторым делом был пузырь… Возвращалась домой, открывала тремя ключами свою коммунальную дверь, потом закрывалась. Сосед-пожарник шутил: «Мадам ушла в астрал, просьба не беспокоить».
Никто не видел ее дальше, нежели в ста метрах от подъезда. Она не ездила в поликлинику, не ходила в собес. Пенсию приносили домой.
Она избегала общения. Появлялась в общем коридоре, по которому передвигалась, отпихиваясь от стенок – так она добиралась до туалета. У нее не было своего холодильника, не было на кухне своей тумбочки с посудой. На попытки угощать какими-то денрожденными пирогами или восьмимартовскими тортами всегда отзывалась с достоинством: «Много вами благодарна, сыта нынче». «Водярой сыта, там калорий больше, чем в “Наполеоне”!» – бухтела вслед жена пожарника. Мадам не спорила… «в астрале» она пребывала последние лет пятнадцать…
Умерла во сне. Под подушкой нашли «крокодиловую» сумочку. В сумочке помимо пакетиков и пузырьков с лекарствами был зашит царский червонец, который с некоторым чувством классового удовлетворения приватизировал пожарник.
Как и в случае с управдомшей Лесапалной, милиционер в присутствии соседей-понятых разыскал паспорт, и выяснилось, что полностью усопшую зовут Роза Револьтовна Дреер. И еще чета соседей-пожарников узнала, что она завещала им всю свою библиотеку – собрание Лескова, сказки Пушкина, по 4 разрозненных тома Ленина и Куприна. А также две серебряные ложки с монограммой АШ (все это было накорябано на оборотном листе машинописного текста). А больше там и не было ничего, в комнате. «Занавески – и те на тряпки не годятся!» – сетовала пожарница. Библиотеку они собирались снести туда же, куда мадам носила свои утильсырьевые находки. Но я забрала домой, заплатив пятерку. В одной из книжек нашла открытку – «С Новым 1938 годом!» поздравлял доченьку Розочку папа Револьт Дреер, и полустерые кремлевские звезды светились на шероховатой картонке.
На ее подоконнике стояли три выуженные из контейнеров «некондиционные» бутылки из-под редких в советской стране заграничных напитков. Они были вымыты и сияли. В одной бутылке засохла и искрошилась роза. И щемит сердце от жалящего осеннего воспоминания, как шла она к дому, прижимая к себе эту розу, выдернутую из выброшенного букета.
12. Трагикомедия обстоятельств
Жила-была на улице Ленинская Слобода одна простая женщина, моя бывшая одноклассница, которая после школы нигде не училась, довольно рано вышла замуж и родила дочку. Муж трудился в автомастерской, женщина нянчилась и хозяйствовала, планируя в будущем сдать малышку в ясельки и встать вновь за прилавок магазина канцтоваров. Как-то раз она мыла пол и внезапно отключилась. Когда женщина очнулась, обнаружила себя в больничной палате, всю обмотанную какими-то проводами и облепленную датчиками, а под одеялом – совершенно недвусмысленный собственный живот. Когда врачи разрешили ей вести беседы, то потрясенная одноклассница выяснила, что впала в кому, будучи беременной едва двумя-тремя неделями, о чем и не подозревала, собираясь вымыть пол. Больше полугода пролежала она в отключке в больнице, а внутри нее рос новый человек. «Беременность пролетела на диво быстро», – любила пошутить она потом. Родился крепкий мальчишка, их еще довольно долго мурыжили в клинике, желая удостовериться в жизнеспособности младенца, а заодно в адекватности и психическом здоровье матери. В конце концов их выпустили, и зажили все четверо плюс старенькая мама в их небольшой двушке. Вскоре в эту самую двушку явились какие-то люди, вызвали мужа женщины на улицу, он пошел и пропал, пропал навсегда. Моя одноклассница подала заявление в милицию, у нее совершенно ехала крыша от того, что она абсолютно не понимала, куда мог подеваться ее добрый и миролюбивый муж, автомеханик, у которого отродясь не было ни врагов, ни собутыльников.
Время шло, никаких известий не поступало, а надо было жить, кормить детей, выбивать какие-то пособия по непонятно какой утере какого кормильца, возиться с перенесшей инсульт мамой… Женщина изнемогала от забот и горестей, однако стойко тянула весь этот свой немалый груз. Дети росли здоровыми и спокойными, дочка пошла в первый класс, сын в основном существовал на пятидневке, за мамой смотрела соседка, а героиня моего рассказа летала в Турцию за дублом и кожей, открывала палатки на рынках, нанимала для подпольного пошивочного цеха поденщиц и умела засыпать на пятнадцать-двадцать минут, как Штирлиц. Через семь лет после исчезновения мужа она развелась с ним, как с пропавшим без вести, и вышла замуж за такого же челнока-воротилу, родила от него двойню, схоронила маму, продала квартиру и перебралась в Подмосковье на свежий воздух – близнецы много болели, а у ее старшего сына к тому же обнаружилась астматическая компонента.
Прошло почти десять лет. Как-то раз в гостях у друзей речь зашла о том, как «на диво быстро пролетела беременность» у моей одноклассницы, и один из присутствовавших, партнер партнерыч по бизнесу кого-то из хозяев дома, человек пожилой, расхохотался – а я подобную историю один раз слышал от своего шофера, он еще сказал, что не смог бы жить спокойно, если бы с ним приключилась такое, все бы думал о том, не трахали ли какие-нибудь медбратья или студенты-медики его жену, пока она в коме была – ведь срок посчитать в ее состоянии тогдашнем было сложно. Женщина напряглась и спросила, сколько лет его шоферу. Да пес его знает, сказал пожилой бизнесмен, щас я его позову, спросим. И позвонил по сотовому, вызвал своего водителя Сан Саныча. Моя одноклассница, узнав уже и имя шофера, вышла в другую комнату и, стоя за дверью, слушала давно забытый глуховатый басок, который слово в слово повторял все то, что она столько раз рассказывала со смехом своим друзьям и знакомым, близким и не близким, словно защищаясь от чего-то этой легкостью и веселостью фразы «беременность пролетела на диво быстро»… Пропавший без вести и одновременно живой и здоровый первый муж женщины, возвращаясь в машину, ломал голову, зачем его вызывали веселить публику и спрашивали про возраст – он ничего не понял, как и не понял больше никто, кроме мужа моей одноклассницы.
Когда они вернулись домой, эта одна простая заурядная женщина достала из коробки из-под горнолыжных ботинок пачку бумаги – это были копии запросов в милицию и прокуратуру. Муж взял у нее из дрожащих рук эту пачку, быстрым щелканьем зажигалки устроил в камине небольшой пожар и налил жене водки. Они молча выпили и пошли спать, а с тем седым бизнесменом у них не так уж было много общих интересов, чтобы продолжать знакомство, и засыпали они, уверенные в том, что все уже на самом деле хорошо. И так оно и было.
13. Тудемо-Сюдемо
Жили-были две сестры, их в доме называли «тудемо-сюдемо», потому что это было их любимое слово и они почти всегда появлялись вместе. Старшая из них (Тудемо) была точной копией билибинской Бабы-яги – нос ручкой от утюга тянулся к подбородку, длинные желто-серые космы торчали из-под красной косынки с «золотыми» нитками, и мотающиеся несоразмерные какие-то руки, вечно сжимавшие то метлу, то обломок палки, то выбивалку для ковров. Я лично старалась вжаться в почтовые ящики, когда она стремительно пролетала через подъезд, вызывающе двигаясь наискосок. Тудемо почти никогда не разговаривала, изредко выкрикивая что-нибудь инфинитивное, например «стоятьблядь» или «подметатьнахуй».
