– Это Вальхалла, Кузьма, – пояснил Стрельцов, – всем великим воинам туда дорога. Можно только отсрочить.
– Чего-чего это? – смутился Кузьма.
– Загробное пристанище воинов. Всем мужчинам суждено туда попадать после смерти. Видимо, тебя туда перенесёт Борька, он – твоя валькирия. Это скандинавская мифология. И ты это чувствуешь.
– Но я бы не хотел до этого доводить, – Кузьма потупил взгляд, – Ну ты понимаешь… Дочка моя…
– Да не убьёшь ты никого, Кузьма, прекрати! – Стрельцов высвободил руку.
– Откуда тебе знать? Если я чую ярость и ненависть в себе, если они просто бултыхаются во мне. Ты единственный, кто видел…
– Единственный живой, кто видел, – мрачно поправил Стрельцов.
– Ну, без разницы. Ты видел. Ты понимаешь, что я могу.
– Да.
– Никто не понимает. Они просто не могут понять, что я могу, – сказал Кузьма. – Главная по посёлку меня вот пугает, но пугает не тем. Поэтому ты должен сделать, а то я всё тут уничтожу. Помоги мне.
Стрельцову очень хотелось отказаться, послать его к чёрту, возразить, что его остановят…
– Ты герой этой войны, ты в курсе?
– Да.
– Они собираются поднять тебя на стяг. Как только об этом можно будет громко говорить.
– Куда поднять?
– На знамёна свои. Им нужна твоя слава, подвиг. Никто не знает, что там было и есть на самом деле. Но потом они могут и запросто избавиться от тебя. Им выгодно, что её никто не видел.
– Она хочет увидеть, – вдруг усмехнулся Кузьма и хищно посмотрел на Стрельцова. – Эта московская дурочка.
– Думаешь?
– А то. По-твоему, чего она до сих пор тут ошивается, – его улыбка сделалась чудовищной. Он приглашал Стрельцова в следующее, последнее воспоминание, которое тот почти вымарал.
– На тебя запала.
– Не, брешешь. Я для неё старый. Ты вот в самый раз. И она хочет войну увидеть. Я сразу это приметил… Поэтому предложи ей побыть наводчицей. Тебе же не впервой, Профессор.
– Нет, ни за что! – Стрельцов дёрнулся от него прочь и попятился к морю.
– Предложи. Не уговаривай. Сам увидишь. – Кузьма покивал с улыбкой. Хоть он был и простой человек, но Стрельцов знал, что в людях командир ошибается редко. – Тебя тут никто не знает. Ты как призрак, кто-то что-то слышал, да и только. Два выстрела – и ты исчезнешь, понимаешь? А если пойду я, ты представляешь, сколько будет крови? Попроси её помочь. Помнишь, как ты попросил Марину?
Стрельцов задрожал, в глазах потемнело. Память о том вечере, когда он просьбами, уговорами, угрозами увлёк Марину туда, откуда она никогда не вернётся, высунулась из холодной черноты, но побыла на свету недолго. Нет! Он не мог этого сделать. Это был Кузьма, только он, только его проклятый приказ, больше ничего.
– …Когда всё сделаете, считай, я всё простил.
Стрельцов думал ответить ему: «Я так не хочу, Кузьма!», но знал, что командир высказывает не просьбу. Отказ не будет принят. Никого, кроме них, тут нет, а Борька всегда будет на стороне хозяина.
– За тобой всё ещё долг, – повторил командир. Стрельцов понял, что иного пути для искупления нет. Если Кузьма просто убьёт его здесь, это не решит ничего. Он не хотел умирать виновным.
Поняв, что он соглашается, Кузьма сказал:
– Она знает, как они выглядят. Никита и Егор. Скажи ей, чтоб встретилась с обоими.
– Они же не идиоты. Будут ждать, что ты придёшь.
– Это я уже продумал. Меня Паша прикроет. В это время я буду с ним. А про тебя они не знают.
Стрельцов промолчал.
– А если всё-таки я не выдержу, – вдруг Кузьма заговорил тем слабым, прерывающимся голосом, каким говорил про сон, – если не выдержу…, то возьми Борьку. Мне кажется, я в него переселюсь, как было во сне.
– Нет, Кузьма, переселиться можно только в новорождённое существо. А тебе вообще дорога в зал воинов. Как и мне. Ну, если бы это всё существовало.
– Да всё равно возьми, Профессор, хороший же пёс. – Кузьма изрядно потрепал Борьку, – никому он не нужен тут, кроме меня!..
Помолчав, он добавил:
– Ну ладно. Позагорай ещё. И отправляйся выполнять.
Вечером Стрельцов побрился, надел свою лучшую одежду, отыскал в доме туалетной воды и воспользовался. Чувствовал себя нелепо, но не придумал ничего лучше. Кузьма наотрез отказался идти с ним. Стрельцову казалось это опрометчивым, ведь Катя могла и не согласиться, но командир находился в твёрдой уверенности, что она всё сделает.
Они встретились на набережной. Катя была в рубашке с высоким воротом и строгих брюках. Несмотря на открытый вид, по лицу её бродило спокойное, уверенное в торжестве своей красоты счастье. Стрельцов нежно обнял её и предложил перейти куда-нибудь, потому что почувствовал (и это была правда), что кто-то снова наблюдает.
В этот раз наблюдатель не бросился за ними в погоню. Стрельцов решил, что к ним присмотрелись, но не последовали. Поэтому вскоре он перестал торопиться, и когда они вошли в сквер, то предложил Кате свой локоть и зашагал прогулочным шагом.
– У нас что, свидание? – удивилась девушка.
– Давно пора бы. А ты имеешь что-то против?
– Я всегда готова ко всему, – сказала она, улыбаясь. – Но мне бы задать ещё пару вопросов…
– Слушай, ты со своими вопросами… – он устало поднял глаза к белоснежной яркой луне. – Ты можешь хоть раз пройтись со мной, ничего не выпытывая?
– Я думала, тебе нравится рассказывать.
– Мне? Ненавижу! Ты каждый раз возвращаешь меня туда. А ведь ты знаешь, что я там потерял.
Стрельцов остановился и вытащил фото из внутреннего кармана кашемирового пиджака, одолженного в доме Кузьмы.
– Вот, – сказал он, – никому не показывал. Это Марина. Самая смелая девушка из всех, кого я знал.
Катя внимательно изучила снимок.
– А почему не на телефоне? – спросила она.
– Я люблю, чтобы фото было на бумаге.
Они пошли дальше. Катя крепче держала его руку.
– А это её последнее фото, – поколебавшись, он показал следующее. – Она погибла через девять дней.
– Кузьма знал, что это опасно? Отправлять вас туда?
– Да.
– И знал, что скоро вы собирались уехать в Россию?
– Да.
– Ты, должно быть, чертовски зол на него…
– Ты в курсе, что из его отряда сейчас на гражданке (по крайней мере, как мне известно) только я один жив и здоров? Остальные, кто знал Кузьму лично, вернулись в цинковых гробах или, кто пережил вокзал, – тяжёлыми калеками.
– Ну, эту информацию довольно трудно подтвердить, но да, я заметила, что о нём очень трудно найти свидетельства, так сказать, непосредственных очевидцев…
