– Кузьма говорит, ты всегда чувствуешь опасность, – сказала Катя, подойдя вплотную.
– Почти всегда, – подтвердил он, роняя в траву сигарету, глядя в широко распахнутые глаза живой девушки. «Как будто чёртов радар в голове», – хотел добавить, но горло было схвачено слезами, и чтобы не заплакать, он молчал.
– Ты видел, как её ведут…
– Видел в оптику. Вёл их. Я знал, что будет… – Стрельцов перевёл взгляд на Марину. Она почти исчезла. «Как ты можешь, как ты можешь, как ты можешь…», – двигались её губы без звука. «Это ведь наше!..»
– Ты мог убить её.
– Я должен был её убить, – его глаза снова пристально вгляделись в Катины. Она поглощала его взгляд, словно выманивая из него настоящее, уничтожая защиту, которую он бесконечно выстраивал, чтобы вернуться в мир живых и не выдать себя. Теперь всё шло прахом, ещё немного – и она дойдёт до той глубины зла, которую он не может простить себе.
– Ты любил её.
– Я любил, – эхом повторил Стрельцов. – Я не мог… не мог её убить. И не погиб вместе с ней.
– Её…
– Скажи, – разрешил он.
– Её пытали, пока она не умерла, – сказала Катя, из её глаз тоже вытекли слёзы.
Марина исчезла вместе с последними лоскутами сырого утра
Стрельцов покачнулся и отступил на полшага. Он присел на ступени крыльца. Его глаза были сухими, он сумел собраться и сосредоточиться. Ей не следует идти дальше. Он поднял на Катю холодеющий взгляд.
– Ты сам пытал когда-нибудь? – спросила она, садясь рядом, но уже не так близко.
– Нет, но видел, как пытают укров.
– Кто?
– Кузьма, его заместитель… Кузьма был хорош.
– Они говорили?
– Всегда, – Стрельцов слабо улыбнулся, но это не была улыбка счастья. – Он не начинал спрашивать, пока они не ломались.
– В смысле?
– Никто не хотел попадать к нашему отряду в плен, потому что они знали, что Кузьма сначала пытает, а потом задаёт вопросы. Бывало, он мучил долго, так уж люди уже просили о смерти, а допрос только начинался. Он этого, кстати, наверное, не помнит. Он всегда напивался до чёртиков, а потом начинал. Были видео, но он приказал их удалить. Но укры знали. Интересно даже, откуда? Наверное, среди наших был предатель. К концу войны за голову Кузьмы была награда двадцать тысяч евро. Она и сейчас есть.
Катя содрогнулась, но осталась сидеть рядом.
– Я с тобой, слышишь? Всё в порядке. Это всё в прошлом. Ты вернулся к миру, это больше не война. Ты мирный человек теперь, не солдат. Ты можешь, имеешь полное право ненавидеть теперь Кузьму, винить его, не желать встречи с ним…
Она говорила то же самое, чем уговаривал себя сам Стрельцов. Он напрасно искал поддержки Марины. Только курицы топтали траву, сопровождаемые старым нахохлившимся петухом. С моря налетал освежающий ветер, в то время как солнце, сжёгшее его возлюбленную, парило голову.
– Будет гроза, – сказал он хриплым голосом и снова закурил. – Что ты думала делать, когда закончишь тут?
– Я допишу… Во что бы то ни стало допишу эту книгу… Ну или что получится из такого материала, посмотрим. Это будет о том, что воюют не столько люди, сколько тысяча обманов. Воюет, чтобы запутать людей. И льётся кровь.
– Поэтично. А потом?
– А потом уеду.
– Уедешь? Куда? – Стрельцов удивился по-настоящему.
– В Европу, в Америку – куда угодно. Посмотреть мир, пройти стажировку, выучить новый язык. Хочу всю жизнь путешествовать, – сказала Катя. – Искать правду, писать правду…
– Ты слишком мало знаешь о вещах, о которых хочешь писать, а главное, боишься их.
– Зачем ты так?.. Я ведь тут с тобой, я тебя не боюсь.
– Меня? – Стрельцов улыбнулся. Не было рядом Марины, которая бы сказала: «Ты и не знаешь его, чтобы бояться. Хотя подошла близко». – Нет, меня бояться не надо.
Она смотрела на него долго, почти не моргая. Солнце прыгало зайчиком по её лицу, проводя токи её возбуждения, которых не почувствовал бы только каменный идол. Но Стрельцов не двигался. Его беспокоило другое. Возможно, медлить не следовало. Если Кузьма действительно совершил преступление, то не факт, что он долго останется на свободе. Сегодня власти, может, и собираются защищать его, потому что он герой, а завтра – тут Катя права – другая ложь заменит эту, и им потребуется козёл отпущения. Следует быть поближе, чтобы не упустить момент.
– Встречусь с ним, – сказал он, выбрасывая сигарету.
Катя отстранилась и покраснела, встала, пошла прочь.
– Не уезжай, – сказал он ей вслед, поднимаясь, – останься тут для меня. Можешь? Ненадолго. Я буду отвечать на вопросы. Не на все сразу, но по чуть-чуть.
После короткого колебания она вернулась и обняла его.
Глава тринадцатая
Наутро после бессонной ночи Кузьме показалось, что дом теперь тише обычного. Он чувствовал удовлетворение. Звонил генерал. Журил, но не сильно. Обещал помочь, чтобы «полиция во всём разобралась как надо». С чувством выполненного долга Кузьма упал в сон. Проспав почти весь день, он проснулся в канун вечера и первое, что увидел, была картина художника.
На мгновение он подумал, что совершил чудовищную ошибку и никогда больше не увидит Полину, но потом остатки сна оставили голову, и Кузьма почувствовал уверенность во всём происходящем. Дочка пока ещё с ним, рядом, живая и здоровая.
Он отнёс картину вниз, в гостиную, стал искать ей подходящее место. Дед сидел перед телевизором. Показывали новости из какой-то ближневосточной страны.
– Привет, – сказал Кузьма. Дед кивнул. – Смотри, что я купил в дом.
Петрович не отозвался.
– Дед, ты чего?
– Ничего… Странные вещи творятся, слышал. Людей посередь бела дня бьют в собственном доме, пока других в подполе заставляют сидеть.
– Не начинай.
– Не начинать? – дед удивлённо посмотрел на него. Его густые седые брови смешно задвигались. – Тут уж поздно начинать, когда всё кончено.
– Вот именно. Думай о будущем. Теперь в посёлке всё на лад пойдёт. Ни чертей не будет, ни наркоты – я позабочусь.
Лицо старика выглядело по-настоящему испуганным.
– Как это «позабочусь»? Так и будешь бить всех, что ли?
– Ладно тебе, Петрович, что ты как неродной? Понимаешь же, что это я для вашей безопасности всё. Посмотри лучше, что я привёз.
Дед нехотя посмотрел на картину. Постепенно его взгляд изменил выражение.
– Чего это тебя? На что потянуло?
– Вот так, Петрович. Следующий этап. Будем теперь бороться вот с таким вот «художеством», понимаешь?
– Бороться? Так ты это забрал, что ли, у кого-то?
