Время жизни одного из величайших театров мира – народного театра комедии дель арте – с XVI до начала XIX века. Но корни его глубоко уходят в античную культуру маски и карнавала, смеховую культуру народного театра. Маски итальянской комедии дель арте были из разных областей, говорили на разных диалектах, часто не понимали друг друга. «Ремесло наше – представление комедий. Все мы «дзанни» – комедианты необыкновенные и неподражаемые», – писал поэт XVI века Ласки. Самые популярные маски севера Италии, откуда пришли «ателланы». Панталоне – незадачливый купец, Доктор – болонский юрист. У Панталоне – красная куртка, шапочка, маска с бородкой. На докторе – все черное и белое. На лице – маска. Слуга-Арлекин из Бергама, с костюмом из заплаток. Знал бы этот Арлекин, какая долгая дорога жизни уготована ему. Он вышел из тьмы веков, наблюдением или потребностью народа. Он только прикидывается шутом и весельчаком с деревянной шпагой за поясом, а рожден демоническими силами. Все обличия Арлекина гениально раскрыты в фильме комедии дель арте «Дети райка» (1945) Марселя Карне, французского кинорежиссера. Марсель Карне поставил этот фильм в конце войны, чтобы показать, как сильны и неистребимы народные корни и традиции древнего искусства, и вечно живы и неистребимы Арлекин, Пьеро и Коломбина.
Наследница «ателлана» в XVIII веке – комедия дель арте обрела своего гения – драматурга венецианца Карло Гоцци, возрожденного в лихие 20-е годы ХХ века Евгением Вахтанговым в постановке 1924 года – «Принцесса Турандот».
Среди масок итальянской комедии кроме перечисленных типов и озорников полагаются влюбленные пары. Энергичная, остроумная, дерзкая девушка с мечтательным ухажером. Или нежная, лиричная с волевым мужчиной, командиром, героем. Еще служанка с проказами, затеями и не вполне безобидной компанией масок. Комедии эти «давались» на исходе карнавала перед постом. И мы узнаем их и всю компанию масок в комедии Шекспира «Двенадцатая ночь». Виола, и Оливия, и служанка Мария, и козни масок: шута, и сэра Тобби, и вся путаница жизни, любви, чудес, предательства, розыгрышей. Или в «Укрощении строптивой». Так сказать, перевод с древних традиций итальянской, латинской комедии на английский гений Шекспира.
Карнавальной культуре и маске XVIII века будет отведена отдельная работа. Мы подробно расскажем о карнавале, Карло Гоцци, Гофмане, немецком философе Лейбнице и других героях пестрого балагана жизни.
Но самый обширный рассказ на эту тему, конечно же, касается всех сторон культуры и искусства ХХ века, его поэзии, живописи, кинематографа, прозы и, разумеется, расцвета театра маски ХХ века.
И если мы начали прогулки с арбатского двора Булгакова, то завершим в Фонтанном доме, вернее, рядом с ним, во флигеле, где какое-то время жила Анна Андреевна Ахматова и где в канун нового 1941 года произошли таинственные события. «Поэма без героя» так же, как «Мастер и Маргарита» имеет столь обширное и подробное исследование, что касаться обоих произведений вообще не следует. Им, может быть, немножко нужен отдых от нас. Так бывает. Но обстоятельства темы требуют нескольких слов. Ахматова и Булгаков – люди одного времени и одной культуры, дышали общим воздухом и единым предчувствием были томимы. Начало же ХХ века – время иронии, маски, карнавала, время «Балаганчика» Блока и живописи «Мира искусств»! Сжигание мостов и неосознанный страх, предчувствие катастрофы, холодок внутри, и от этого – еще больший угар карнавала. «С детства ряженых боялась, / Мне всегда почему-то казалось, что какая-то лишняя тень / Среди них без лица и названья / затесалась…»
«Новогодний вечер. Фонтанный дом. К автору, вместо того, кого ждали, приходят тени из тринадцатого года под видом ряженых. Белый зеркальный зал. Лирическое отступление. Гость из будущего. Маскарад. Поэт. Призрак». Так начинается поэма 1940 года, оконченная в эвакуации в Ташкенте в 1942 году.
Ряженые, маски, тени 13-го года, т. е. кануна Первой мировой войны, приходят к автору в ночь перед Новым годом в канун Второй мировой войны. Для автора «Поэмы» нет случайностей в этом мире. Тени карнавала не могут появиться в собственном обличье, но только под маской. Их явление – на какое-то мгновение, пока часы не пробили 12, великое предзнаменование. «Этот Фаустом, тот – Дон Жуаном, Дапертутто, Иоканаваном…» И еще некто «ровесник Мамврийского дуба / Вековой собеседник Луны. И еще одна тень. На стене его твердый профиль, / Гавриил или Мефистофель, / Твой, красавица, паладин. / Демон сам с улыбкой Тамары, / но какие таятся чары в этом страшном дымном лице». Прототипы занимают исследователей давно. Маски были давно раскрыты и описаны, да Ахматова их не скрывает. Велимир Хлебников (ровесник Мамврийского дуба) и Александр Блок (демон с улыбкой Тамары). Она вспоминает и себя, ту, которой до Страшного суда, «до долины Иосафата» не хочет подать руки. Но она одна среди них жива, и жить от 41-го года ей еще долго, больше 27 лет.
Финал поэмы – возвращение в Ленинград из ташкентской эвакуации на самолете. Поэт смотрит на землю «из брюха летучей рыбы»: «И открылась мне та дорога, / По которой ушло так много, /По которой сына везли, / И был долог путь погребальный…» И далее: «От того, что сделалось прахом, / Обуянная смертным страхом / И отмщения зная срок, / Опустивши глаза сухие / И ломая руки, Россия / Предо мною шла на восток». Вот она – расплата за карнавал 13-го года.
Для прошлых времен, для античности маска и карнавал – часть культуры. Тот состав, которым крепятся отдельные части ее целостности и гармонии. Булгаковым и Ахматовой карнавал осознается совершенно по-другому. Для Ахматовой то, что стало с ее страной, с ее сыном, народом, частью которого она себя знает, – расплата за карнавал 13-го года. Карнавал в классическом понятии – антитеза и баланс к порядку. Но это в прошлом. Сегодня остается куча мусора и прах. Балансируя между праздником карнавала и небытием, можно оказаться по любую сторону праздника маски. Ахматова в «Поэме без героя» удивительно описала тот феномен, когда чувственное веселье и забвение карнавала оборачиваются трагедией. Древние, согласно традиции, давали комедию после трагедий. И в этом глубокий смысл античности. В нашей жизни карнавал оборачивается смертью. Юноша Михаил Лермонтов, кажется, это уже знал. Его «Маскарад» лишь на первый взгляд литературная вариация на тему «Отелло» Шекспира. Скрытность, игра, жизнь за ширмой, в зазеркалье разрушают доверчивые и чистые души. Любовь и ревность – легкая добыча хищных масок, запутавшихся в маскараде жизни. «Маскарад» Лермонтова в 1917 году ставит на сцене Александринского театра Всеволод Мейерхольд. Все угарно, нарядно, зловеще. Жизнь и смерть таинственно меняются местами.
Тема «Тайна маски» для всех эпох нам кажется основополагающей и одинаково важной для общества во времена и Теренция, Марселя Карне или Феллини.
Сегодня, в начале XXI века, мир окончательно оделся тайной. Это не «век маски», а «век в маске». Тайной маски стало все: погода, выборы, производство ножей и вилок, имя лидера партии и страны, функции международных организаций и образование. Тайна постепенно засасывает, уводит в «зазеркалье», и мир становится невидимым. Кровь ценится не более клюквенного сока Петрушки.
«Черт возьми – смейтесь, господа», – обратился президент Рузвельт к нации во время Великой депрессии. Говорят, это были хорошие слова, почти медицинская рекомендация. Тогда в мире родилось замечательное искусство кинокомедии типажей и возрождения простой маски.
