– Так и ваша пройдет, гражданин начальник, – усмехнулся пустым ртом Цыганков и запрыгнул в автозак.
Там уже сидели другие зэки. Сонные, уставшие от переездов, допросов, судов и тряски. Двери закрылись. Сквозь невидимые щели в клетку залетел холодный ноябрьский ветер, разгоняя запах пота. Машина тронулась, увозя Игоря с Безымянки. Качка убаюкивала. Цыганков закрыл глаза и решил поспать, если выдалась такая возможность.
* * *
Ребра еще немного болели, и ушибы переливались желто-сине-зелеными цветами, но Леха уже вовсю бегал. В милиции должны были выписать справку об окончании срока исправительных работ, военкомат требовал медосмотра, на заводе должны были еще кучу бумаг. Бессмысленные документы, свидетельства, комиссии, бесконечные очереди, кабинеты, уставшие от осени лица. Время, казалось, потеряло всякий порядок: растягивалось в ожиданиях и при этом летело к концу месяца слишком быстро.
– Все равно недоучился, Королев, – хмыкнул Альбертыч, подписывая Лехе очередную бумажку в качестве начальника цеха. – Так я тебя и не понял. Вроде толковый парень, а все у тебя через жопу.
– Сам бы это понять хотел.
– Все поколение ваше такое: вроде обычные люди, а положиться ни на кого нельзя. В армии тебе мозги на место поставят, – скорее с надеждой, чем с уверенностью, сказал Альбертыч и протянул руку: – Вернешься – доучишься.
Леха оглядел цех, зная, что делает это в последний раз. Пасмурный свет из окон, гул станков, похмельные понедельники, не желающие кончаться пятницы. Скучать по всему этому он не будет.
– Я попрощаться, Александра Павловна.
– До свидания, Алексей, – сказала она сухо, потом огляделась убедиться, что никто на них не смотрит. – Мне ж говорили, что вы хулиган, что у вас работы исправительные, я вам поверила, а вы опять подрались.
– В армию-то я не поэтому иду.
– Я про то, что ничего бы у нас не вышло, – попыталась рассмеяться Шура.
– И так бы не вышло, и так бы не вышло, – криво ухмыльнулся Леха, еле сдержался, чтобы не плюнуть себе под ноги, и пошел на проходную.
* * *
Грязь по вечерам замерзала. В ближайшие дни над Безымянкой пройдет снег, скоро начнется зима. Леха не рассчитывал ее увидеть, Новый год он будет встречать в армии.
Бесконечные походы по кабинетам стерли все представления о реальном и нереальном. Королев еще не перешел в новое состояние, а старое таяло само. В руках – папка с документами. В них написано, кто он и кем больше не является: призывник, фрезеровщик первого разряда, сын и брат, хулиган, прошедший два года исправительных работ.
– Леха! – окликнул его незнакомый голос во дворе.
Королев огляделся и не сразу заметил Ивана, сидевшего на низеньком бортике детской песочницы. Нелепая и неожиданная досада заглушила страх.
– Нет ее у меня.
– Кого? – не поднимаясь, спросил Иван, глядя на Леху снизу вверх.
– Платины.
– Насрать на нее, – махнул рукой Иван, и до Лехи долетел запах перегара. – Тебе Берензон пятьсот рублей дал, ты их потратил?
– Нет. На что мне их тратить?
– Давай обратно.
Королев осмотрелся: вокруг никого, из окон вроде тоже не смотрят. Он передал папку в руки Ивана, снял фурагу и нашарил в порванной подкладке пять сотенных бумажек. Иван пересчитал их и вернул сто рублей обратно.
– Это за сумку матери твоей, извини.
Не веря в происходящее, Леха затолкал банкноту обратно в подкладку фураги и взял назад папку.
– Мы че, в расчете? – Иван кивнул, достал из кармана пальто бутылку коньяка и приложился. Королев все еще ждал продолжения – в счастливый конец не верилось. – Нет у меня больше платины.
– Я слышал, – морщась и глухо кашляя, ответил Иван. Потом сплюнул и посмотрел на Леху мутными глазами: – Будешь?
Королев протянул руку за бутылкой и сделал большой глоток. Жар прокатился по горлу, растекся в желудке теплом. Захотелось закурить. Говорить им было вроде не о чем, но что-то мешало разойтись.
– Помнишь, ты говорил, что у тебя отец замерз? А я сказал, что мне по херу? – Иван смотрел прямо в лицо. Пришлось кивнуть. – Соврал я. Не по херу мне. Не хватает его очень. Теперь вот Давид Исаакович помирает. Как я без него буду?
– Че с ним?
– Старость, – невесело усмехнулся Иван. Снова приложился к бутылке. – Куда платину дели?
– Никуда. Менты прижали, я ее обратно на завод закинул.
– Говорил он мне: не надо вас пугать, что лучше с вами по-хорошему, а я не послушал. У меня-то столько мозгов нет. Почему на завод?
– Майор посоветовал, – потянулся за коньяком осмелевший Леха, но Иван неожиданно рассмеялся, и поймать бутылку никак не получалось.
– Че смешного?! – обиделся Королев.
– Наш местный майор? – просмеялся Иван и, все еще хмыкая, добавил: – Ты б еще ему в милицию отнес и в руки отдал.
– Не понял?
– Он же с завода. Это ж одна пиздобратия. Обманули вас все-таки.
– В смысле? Он с ними заодно?
– Все они заодно.
– Но сроком-то он мне грозил…
– Грозить и я могу. – Иван, наконец, передал бутылку. – Не думай, Лех, я точно не знаю. Может, он с ними, может, просто грозил, а может, я ошибаюсь и ты все правильно сделал.
– Мне Берензон то же самое говорил: непонятно, к добру ли все или к худу.
– Непонятно. Это правда, – серьезно кивнул Иван. – Только от такой правды легче не становится.
Леха слегка опьянел и понял, что ему делать.
– Пойду я домой, мать волноваться будет.
– Давай, – поднялся Иван, протягивая руку. – Свидимся еще.
– Это вряд ли, я в армию ухожу.
– Еще вернешься, это не навсегда.
Иван ушел твердой, вовсе не пьяной походкой. Леха заметил, что бутылка все еще у него в руках, допил остаток и оглядел пустой ночной двор. Песочницу, снова пустую (кто-то вынес весь песок для ремонта), лавку, голые тополя с кляксами вороньих гнезд и черную, чернее ночи, кривую стену сараев.
– Вот это навсегда, – тихо сказал Королев и кинул в сараи пустой бутылкой. Стекло глухо ударилось о влажные после дождей доски и, не разбившись, шлепнулось в грязь.
* * *
Ехать пришлось с двумя пересадками: на автобусе, потом на трамвае. На улице Ново-Садовой Королев узнал, что маршрутка на седьмую просеку ходит только в теплые месяцы. Мог бы и догадаться.
Он ускорил шаг, под горку идти было даже приятно. Сердце перестало стучать, кругом никого, наткнуться здесь на милицию в ноябре невозможно.
Дачные участки, скрытые за заборами, вытягивали на проезжую часть тонкие темные лапки вишневых и яблочных веток. Листва свернулась в кучи и ждала, когда ее накроет снегом. Леха поднял глаза к серому небу, облаков немного, зима чувствовалась рядом, но не спешила.
