– Это как? – угостился протянутой папиросой Игорь.
– Иван меня встретил, отдал нож твой. Сказал, отдавай платину, а то с твоей мамой что-нибудь случится, сначала сумку отберут, а потом че похуже. Я пришел домой, а у матери правда сумку в этот день отобрали.
– Че ты ему сказал? – Игорь забрал у Лехи протянутый нож и скинул в карман.
– Че я ему скажу? Сказал, что нет у меня платины.
– Скажи ему, что я ее продал, – выпуская дым под дождь, ответил Игорь.
– Он не поверит.
– Я ее правда продам, я нашел покупателя.
– Где?
– На складе у себя.
– Не Виталику? – Игорь даже не ответил. – Почем?
– За полторы.
– Че так мало?
– Че-то покупатели в очередь не выстраиваются, – шмыгнул носом Цыганков. – Тысячу мне, пятьсот тебе. Штаны хоть себе купишь.
– Мне-то че с Берензоном делать?
– Че ты до этого делал? – Цыганков передал Королеву грязную банку и начал возиться с замком сарая.
– Ниче. – Леха отдал огурцы и подставил пыльные ладони под дождь.
– Вот и продолжай в том же духе, – усмехнулся Игорь и пошел к себе в подъезд.
* * *
– Как дела?
– Кое-как. – Случайно встреченный Ринат выглядел усталым.
– Работа?
– На работе в порядке все, руби с утра до вечера, по холоду мясо хорошо расходится, а будет еще лучше.
– Как девушка твоя? – уловил Королев и задал точный вопрос.
– Пьет. Я думал, она перестанет, а она все время. Сначала говорила, мол, уйду от мужа, а теперь вижу, что она вместе с ним и бухает. Просто деньги с меня тянула. – Ринат покрутил в пальцах сигарету и спрятал ее обратно в пачку. – Жалко ее.
– Сам как?
– Че я? Мне отец татарку найдет, – невесело усмехнулся Наташка. – Сам че делаешь?
– Тоже на работе, на повышение разряда записался. Говорят, премию выпишут, – с улыбкой, но и с затаенной гордостью ответил Леха.
– Молодец, – без иронии сказал Ринат. – С армии вернешься, дома сидеть не будешь. Лучше, чем воровать.
Друзья помолчали, думая об одном и том же.
– Игорь сказал, что нового покупателя нашел. – Наташка насторожился, и от Королева это не укрылось. – К тебе майор больше не заходил?
– Частенько захаживает. – Ринат снова достал пачку и закурил. – Мясо повадился брать, а с разговорами больше не лез.
– Где ж ему еще брать? Рядом с работой же, – тоже закуривая, спокойно изрек Леха.
– Не связывайся ты с Игорем. Заметут его, – тихо сказал Ринат.
– Я не связываюсь. Он сам там у себя на складе покупателей нашел, сам сторгуется.
– Виталику, что ли? Он же ссученный.
– Игорь же не дурак с Виталиком связываться. Хотя кто его знает? Он же ничего не говорит никому.
– Ладно. Ты домой? Мне на работу надо вернуться, обрезки свои забыл. – Ринат протянул руку.
Он посмотрел, как Леха уходит вдаль по Свободе, вернулся на уже пустой рынок, прошел мимо мясных рядов, овощей, накрытых брезентом, вспугнул воробьев, клевавших корку, попрощался со сторожем и вышел с другой стороны. Редкие фонари вокруг бараков освещали лужи, наполненные жидкой тьмой. Ринат быстро выкурил еще одну сигарету, перешел улицу Свободы и выбросил окурок перед самой дверью милиции.
– Майора как найти?
– Какого тебе майора, парень? – озадаченно посмотрел на него дежурный.
– Того, который «ночную тварь» поймал. У меня к нему разговор, серьезный.
Октябрь. Безымянское кладбище
Леха не ожидал, что обучение окажется таким волнующим. Распорядок рабочего дня нарушился, задания были незнакомые, чужой станок и другое место. Хуже всего был мастер, проводивший занятия. Молодая девчонка, чуть старше Королева, легкая, веселая и смешливая.
Знакомство не задалось с первого занятия: от смущения Леха обратился к ней по имени-отчеству. Александра Павловна звонко рассмеялась, а вслед за ней – и все остальные ученики. С тех пор, каждый раз подходя к Королеву, она начинала хихикать.
– Что ж вы, Алексей Сергеевич, посмотрите, опять у вас резьба криво пошла, – манерно указывала она, как будто это очень смешно. – Вы же можете лучше, я знаю. Будьте внимательнее.
Все остальные звали ее Шура, а Леха после первого провала вообще перестал к ней обращаться. В разговорах он пытался напустить на себя серьезный вид и, конечно, делал еще хуже.
Ее «Алексей Сергеевич» звучало совсем необидно, и Королев сам себе не признавался, что ему даже нравится такое обращение и что из всех учеников она выделяет именно его, хотя бы и таким странным способом.
В отличие от Ирки, всегда немного непонятной и далекой, Шура была своей. Леха вспоминал, или ему казалось, что вспоминал, что уже замечал ее в трамвае по дороге на работу, в очереди на проходной, в заводской столовой, на улице, на танцах или в кино. Ему нравилось, как она морщит свой лоб и прикусывает кончик языка, сосредоточенно вытачивая деталь, что она всегда в хорошем настроении, даже с утра, и никогда ни на что не жалуется.
В конце недели он научился отвечать ей в том же тоне, называя Александрой Павловной. После первых выходных тусклый октябрьский понедельник был освещен маленькой, но яркой искрой ожидания встречи с ней.
– Вот это вы молодец, Алексей Сергеевич, – рассмеялась Шура, глядя на сияющий, еще горячий от фрезы штуцер, протянутый ей Лехой, и на душе у Королева действительно стало радостно, как давно уже не было.
* * *
От напряжения у Рината болел затылок. Майора на месте не оказалось, и разговор не состоялся. Стучать на друзей – дело не из приятных, и лучше было сделать его в порыве. Теперь, спустя несколько дней, делать это придется спокойно и хладнокровно. Хотя по факту это ничего не меняло, но обдуманное и взвешенное предательство было тяжелей.
Вариант ничего майору не говорить периодически всплывал в сознании, казался легким и правильным, но вслед за ним сразу накатывал страх. Пусть он ничего не крал, но знал и был в сговоре. Цыганкова заметут, через ссученного Виталика или по какой другой глупости, но посадят точно. Нельзя так плевать на порядок вещей. Пойдет под суд и Леха, потому что дурак. Учитывая размер хищения, Ринату светит минимум два года. Еще два года жрать казенный харч, жить по чужим приказам, в компании незнакомых и неприятных людей Ринат не хочет. Он на свободе и будет за нее держаться. Поэтому надо поговорить с майором. Хотя стучать на друзей – лютое западло и лучше бы этого не делать, опять вернулся к начальной точке Ринат, тихо застонал и приложил лоб к холодному окну.
Как облегчение он услышал за спиной отцовские шаги! Тот покашлял и со скрежетом подтянул к себе табурет, перекрывая выход с кухни.
