Болит голова, слабость, першит в горле, закладывает ухо, насморк, чешется нос… словом, любые симптомы, напоминающие обычному человеку о легком недомогании, для бывшего ракового больного могут стать пыткой. Проснулся с кашлем, и первая мысль — все, рак метастазировал в легкие. Проснулся с головной болью — все, нейролейкоз. Проснулся осипшим — рак горла. Рак делает даже из самых стойких и уверенных в себе людей ипохондриков. И приятного, прямо скажем, в этом мало. Каждый чих может отозваться пугающим эхом.
Как-то раз Юля сильно простыла и несколько дней по вечерам кашляла. Этот кашель очень сильно напомнил нам тот, с которого и началась вся эта история. Мы не на шутку испугались. Бросились буквально под лупой рассматривать каждый миллиметр Юлиного тела, искали воспаленные лимфоузлы. Так их и не нашли. Но все равно были уверены, что это рецидив. Метастазы уже наверняка по всему телу. Рецидив! А что же еще? Ничего другого не приходит в голову, только рецидив. Снова мысли о смерти. Снова паника. Пока кашель не прошел, мы уже как о свершившемся факте говорили друг с другом о том, что дела Юлины плохи. Повторяли, как попугаи, это слово «рецидив, рецидив, рецидив». Нам придется иметь дело с рецидивом. Ну что ж. По крайней мере, теперь мы знаем, кому звонить, куда идти, к чему готовиться. На плановое обследование Юля шла как на Голгофу…
Но вот жена выходит из кабинета врача и присылает мне смску: «За море; за карамельные яблоки на рождественском базаре в Праге; за смех Луки по утрам; за его рисунки; за Берлин, Париж, Дели; за Morrissey; за запах краски на даче; за признания в любви во время оргазма; за последний альбом Wild Beasts; за ночи, за дни; за сериал Breaking Bad; за спектакль «Митина любовь»; за твоих друзей; за гости; за молчание; за колючую щетину на щеках; за темный зал в кинотеатре; за утра под одеялом; за руку под платьем; за руку в руке; за каждый день моей жизни. Спасибо. С анализами все в порядке. Люблю тебя».
Я на небесах, я не могу произнести ни слова, я улыбаюсь и подбрасываю в воздух сына. Для того, чтобы почувствовать себя счастливым, теперь достаточно одной смски от жены. Так этого мало. И так много.
* * *
Сердце, эндокринная система, суставы, кожа, ногти, зубы, горло, кишечник, желудок, яичники — все пострадало, все скулит, ноет, очень медленно и тяжело приходит в себя. Мы сто раз вспомнили слова доктора Алексеева, который предупреждал нас о том, что реабилитация необходима как воздух. И до нее действительно нет дела российским медикам. Реабилитация после лечения и качество дальнейшей жизни пациента действительно не волнуют наших онкологов. Все, что происходит с вылеченным и разрушенным телом, — действительно проблема пациента. Российские онкоцентры расставляют приоритеты по-своему: живы — это главное. Поэтому, несмотря на смертельную усталость от лечения, очень важно найти Богом избранного врача, который расскажет, как встать на ноги после этой войны.
Юля вставала на ноги опытным путем, как и почти все онкобольные в России, без помощи специалистов. Одну за другой она возвращала себе прежние жизненные радости. Ура, вернулись месячные! Ура, прошел стоматит! Ура, избавилась от тахикардии! Ура, вены снова стали похожи на вены, а не на веревки! Ура, сократился прием таблеток с двадцати штук в день до десяти.
Ура, снова можно подниматься по ступенькам на четвертый этаж без передышки! Ура, можно бегать! Ура, можно ходить в бассейн! Ура, и это, поверьте, очень большое ура — появились волосы! Сначала пух, как у младенцев. Потом твердые волоски, торчащие ежиными иголками из головы.
Потом под собственной тяжестью волосы ложатся. И вот на голове уже короткая мальчишеская стрижка. К черту все эти платки и шапки! Мы сложили их в пакет и ритуально сожгли, закопав пепел в землю.
Со временем мысли о возможном рецидиве немного отпускают. И вообще — любые мысли о раке понемногу отступают. Мы перестаем говорить об этом, сидя за обеденным столом, по телефону, в письмах друг другу. Мы возвращаемся к другим темам, о которых пришлось забыть на время лечения. Мы вечерами снова слушаем пластинки Дэвида Боуи и Моррисси. Мы вспоминаем наши поездки на море, в Европу и в Индию. Мы снова любуемся нашим прекрасным сыном и удивляемся, как мы могли такое натворить? Мы вспоминаем наших милых друзей, ходим в театр к Кириллу Серебренникову, закатываем вечеринки, возвращаемся на работу, снова с интересом смотрим по сторонам, ко мне возвращаются командировки, фильмы, репортажи. Из нашего лексикона постепенно пропадают медицинские термины. Мы забываем вкус больничного водянистого картофельного пюре и специфический резкий запах в больничных коридорах двадцатого этажа онкоцентра. В людях мы начинаем видеть людей, а не пациентов. На карте метро вдруг появляются другие станции, не только «Каширская», появляются ветки других цветов — не только зеленого.
Место деструктивного страха все больше занимают рассуждения о том, какие уроки мы вынесли из всего этого кошмара.
Для меня главным уроком стала моя жена. То, с каким мужеством и упорством она переживала эти адские пять месяцев, делало более мужественным и упорным меня самого. Юля отважно шаг за шагом преодолевала путь, который многим справедливо кажется бесконечно трудным. Она не позволила, чтобы эта болезнь ее сожрала. Она поддерживала и вселяла жизнь в других в те моменты, когда сама с большим трудом даже вставала с кровати. Ее любовь к людям, к жизни, к деланию, а не бездействию покорила меня. Я переоткрыл свою жену заново. Узнал о тех ее качествах, которые, вероятно, просыпаются в людях только в самые драматические и критические периоды в жизни. Теперь я точно знаю, что Юля этими бесценными качествами переполнена. Теперь я в сто раз сильнее завидую себе, вспоминая, как однажды зимой Юля приобняла меня и молча подняла правую руку, на которой была надета варежка с вышитым словом «да», вверх, согласившись таким образом выйти за меня замуж.
Это прозвучит странно, но, раз уж рак стал частью нашей жизни, мы попытались вступить с ним в контакт. Попытались «узнать» у него, что он все-таки имел в виду тем солнечным апрельским утром, когда Юля нащупала его у себя над ключицей. Мы поняли, что рак научил нас лучше справляться с унынием. Рак помог нам иначе взглянуть на многие вещи: те проблемы, которые казались до болезни ужасными, несправедливыми, трудно решаемыми, мешающими нормально жить, после болезни просто растворились в соляной кислоте. Рак как бы шепнул на ухо: «Эй, ребятки, вы с ума сошли? Вы правда считаете, что по таким пустякам можно расстраиваться? Можно унывать? Не смешите меня. И себя не смешите тоже». Не сразу и не просто, но мы поняли, что рак — это не наказание, а испытание, которое помимо длинного, уходящего за горизонт товарного поезда неприятностей хранит в себе еще и потенциал для духовного, нравственного роста. Болезнь научила Юлю и меня сопереживать людям. Болезнь научила нас слушать друг друга: после того, как моей жене поставили диагноз, до этих самых дней мы не повздорили с ней ни разу. Ссоры, обиды, недомолвки, секреты, непонимание — всего этого больше нет.
В книге Кена Уилбера «Благодать и стойкость» мы наткнулись на любопытную мысль, которая помогла нам осмыслить Юлин онкологический опыт еще глубже: «В нашей иудейско-христианской культуре, с ее упором на понятия греха и вины, слишком легко увидеть в болезни наказание за неправильные поступки. Я предпочитаю буддийский подход, где все происходящее воспринимается как возможность научиться сильнее сострадать другим, служить им. На происходящие со мной «плохие» вещи можно смотреть не как на наказание, а как на возможность проработать дурную карму, покончить с ней, расплатиться по счетам… Каждый месяц, каждую неделю, каждую минуту отпущенного мне срока я проживу с ощущением того, что смерть не так уж далека. Странно осознавать, что со мной навсегда останется этот кнут, эти шпоры, которые будут постоянно напоминать мне: живи, бодрствуя! Словно я все время таскаю за собой наставника по медитации, и в любую секунду учитель может неожиданно прикрикнуть на меня».
