— Надеюсь, ты не возражаешь. Я люблю запах свечей.
— Нисколько.
Он поднялся с дивана, чтобы выключить лампу, теперь комнату освещали лишь мерцающие свечи. Он подвинулся поближе к ней, вернувшись на диван, и увидел, как она смотрит на пламя свечи, ее лицо наполовину было сокрыто в тени. Он сделал глоток пива, недоумевая, о чем она сейчас думает.
— Знаешь, сколько времени прошло с тех пор, как я в последний раз оставалась в комнате с мужчиной при свете свечей? — спросила она, обратив к нему лицо.
— Нет, — ответил он.
— Это хитрый вопрос. Ответ — «никогда». — Она, похоже, сама удивилась при мысли об этом. — Разве это не странно? Я была замужем, у меня есть ребенок, я встречалась с мужчинами, и никогда раньше такого не случалось. — Она поколебалась. — И если хочешь знать правду, я впервые осталась наедине с мужчиной у него дома со времен развода. — На ее лице отразилось смущение. — Скажи мне кое-что, — произнесла она, приблизившись к нему, так что между их лицами осталась всего пара дюймов. — Ты пригласил бы меня, если бы я не напросилась сама? Отвечай честно, я вижу, когда ты лжешь.
Он покрутил в руках бутылку.
— Не уверен.
— Почему нет? — напирала она. — Что во мне такого…
— Дело не в тебе, — перебил он. — Дело, скорее, в Нане и в том, что она может подумать.
— Потому что она твой начальник?
— Потому что она твоя бабушка. Потому что я ее уважаю. Но самое главное, потому что я уважаю тебя. Я чудесно провел время сегодня вечером. Я и вспомнить не могу, когда и с кем за последние пять лет мне удавалось провести время приятнее.
— И все же ты не пригласил бы меня. — Казалось, Элизабет сбита с толку.
— Я этого не говорил. Я сказал, что не уверен.
— А это означает «нет».
— Это означает, что я раздумывал над тем, как бы тебя пригласить, чтобы ты не обиделась, но ты меня опередила. Но если на самом деле ты намеревалась узнать, хотел ли я тебя приглашать, то я отвечаю: да, хотел. — Он коснулся коленом ее ноги. — А почему мы об этом говорим?
— Видишь ли, мне не особенно везло в любви.
Он был достаточно умен, чтобы промолчать, но когда он поднял руку, то почувствовал, как Элизабет прильнула к нему.
— Сначала это меня не волновало, — наконец заговорила она. — То есть я была так занята Беном и школой, что не обращала на это внимания. Но потом, когда такое стало происходить снова и снова, я начала удивляться. Я начала удивляться себе. И я задавала себе всякие глупые вопросы. Что я делаю не так? Может быть, я уделяю мужчинам недостаточно внимания? Может, я как-нибудь странно пахну? — Она попыталась улыбнуться, но не смогла скрыть охватившую ее грусть и сомнения. — Как я и говорила, сущее сумасшествие. Потому что периодически я знакомилась с мужчинами и думала, что вот с этим парнем мы отлично ладим, а потом он ни с того ни с сего исчезал. Причем они не просто переставали звонить, если мы случайно где-то сталкивались, они вели себя так, словно у меня чума. Я не понимала этого. И до сих пор не понимаю. Это беспокоило меня, даже ранило. Со временем мне становилось все сложнее и сложнее обвинять в этом мужчин, и в итоге я пришла к выводу, что это со мной что-то не так. Что, возможно, мне просто суждено прожить жизнь в одиночестве.
— С тобой все так, — сказал он, ободряюще погладив ее по руке.
— Только дай мне шанс. И я уверена, ты что-нибудь обнаружишь.
За этой шуткой Тибо услышал горечь обиды.
— Нет, — сказал он. — Думаю, не обнаружу.
— Ты милый.
— Я честный.
Она улыбнулась, глотнув пива:
— По большей части — да.
— Ты думаешь, я нечестен?
Она пожала плечами:
— Я же сказала: по большей части — честен.
— Что это значит?
Она поставила бутылку на столик и собралась с мыслями.
— Я думаю, ты потрясающий парень. Ты толковый, много работаешь, добрый, прекрасно относишься к Бену. Это я знаю или по крайней мере думаю, что знаю, потому что вижу это собственными глазами. Но именно то, что ты недоговариваешь, заставляет меня сомневаться на твой счет. Я говорю себе, что знаю тебя, а потом, когда думаю об этом, понимаю, что не знаю. Каким ты был в университете? Не знаю. Что случилось после этого? Не знаю. Я знаю, что ты служил в Ираке и что пришел сюда пешком из Колорадо, но не знаю почему. Когда я спрашиваю, ты отвечаешь, что «Хэмптон — приятное местечко». Ты умный человек, выпускник университета, но готов довольствоваться минимальной зарплатой. Когда я интересуюсь почему, ты говоришь, что любишь собак. — Она провела рукой по волосам. — Дело в том, что у меня возникает ощущение, как будто ты говоришь правду. Ты все это не сочиняешь. Но то, о чем ты умалчиваешь, как раз и могло бы помочь мне понять, кто ты есть на самом деле.
Слушая ее, Тибо пытался не думать обо всем, что утаил от Элизабет. Он знал, что не может рассказать ей все; он никогда ей все не расскажет. Она ни за что не сможет понять, и все же… он хотел, чтобы она узнала, какой он на самом деле. Больше всего, понимал он, ему хотелось, чтобы она приняла его.
— Я не говорю об Ираке, поскольку не люблю вспоминать, что там было, — сказал он.
Она покачала головой:
— Не обязательно об этом рассказывать, если не хочешь…
— Хочу, — возразил он тихо. — Я знаю, ты читала газеты, так что у тебя сложилось представление о том, каково это. Но все не так, как ты представляешь, и я никак не смогу описать происходившее, чтобы оно стало для тебя реальным. Это нечто, что нужно пережить самому. То есть по большей части все было не столь ужасно, как ты, возможно, думаешь. Часто — в основном — все было нормально. Мне многое давалось легче, чем остальным, ведь я не имел ни жены, ни детей. У меня были друзья, были рутинные обязанности. В основном я делал все на автомате. Но иногда бывало плохо. Действительно плохо. Настолько плохо, что мне хочется забыть о том, что я вообще там был.
Она помолчала, потом спросила:
— И ты здесь, в Хэмптоне, из-за того, что произошло в Ираке?
Он взялся за этикетку от бутылки пива, отковырял уголок и принялся царапать ногтем стекло.
— В некотором смысле — да.
Элизабет уловила сомнение в голосе Тибо и коснулась его рукой. Казалось, это разбудило в нем какие-то чувства.
— Моим лучшим другом в Ираке был Виктор, — начал Тибо. — Он прошел со мной через все три срока службы. Наше подразделение понесло большие потери, и в конце концов я понял, что хочу оставить все позади и больше к этому не возвращаться. Мне это удалось по большей части, а для Виктора все оказалось сложнее. Он не мог перестать думать об этом. После ухода из вооруженных сил мы разошлись и попытались начать собственную жизнь. Он отправился домой в Калифорнию, я вернулся в Колорадо, но мы продолжали общаться: разговаривали по телефону, писали друг другу е-мейлы, причем оба делали вид, будто нас не смущает то, что пока мы за последние четыре года каждый день боролись за жизнь, на родине все вели себя так, словно наступил конец света, если им не досталось место на парковке или они получили не тот латте в «Старбаксе». Как бы там ни было, мы решили встретиться и поехали на рыбалку в Миннесоту.
