Терпеливо молчавший во все время этого спора шотландский барон тяжело вздохнул, как вздохнула бы гора, неожиданно оказавшаяся живым существом, и завозился в своем кресле. Он старался выудить из кармана платок, но узковатый для его комплекции предмет мебели никак не позволял ему выполнить эту простую операцию. Сиди на месте барона в этом довольно поместительном кресле хоть бы и два человека обычного телосложения — они бы с легкостью вынули не то что платки, но, возможно, и целые наволочки, однако шотландскому знакомцу господина Семенова кресло оказывало серьезное сопротивление. В отместку он так раскачивал его, что массивные львиные лапы темного дерева, исполнявшие роль четырех приземистых ножек, дрожали и ходили под ним ходуном, как ножки какого-нибудь изящного, если не сказать хлипкого, табурета, а само кресло скрипело, стонало и хрустело пружинами, жалуясь на непосильную, да к тому же еще беспокойную ношу.
Добыв из кармана свой платок, барон вытер вспотевший лоб, успокоился и хрипло заговорил с господином Семеновым. Через минуту тот перевел сказанное Невельскому — шотландец продолжал рассказ о неурядицах, постигших в последнее время французского короля. Он сравнил участившиеся покушения на Луи-Филиппа с выстрелами Эдварда Оксфорда, которые тот произвел в беременную королеву Викторию
[58].
— Барон уверяет, что английское покушение было подстроено, а вот французы своего короля очень даже по-настоящему хотят убить. Говорю же вам: дела во Франции никудышные.
— Да с чего он решил, что подстроено? — удивился Невельской. — Зачем? Кому это могло бы понадобиться?
— Самой королеве, — пожал плечами господин Семенов с таким видом, как будто объяснял ребенку наипростейшие вещи и удивлялся при этом, что тот все еще не разумеет их сам. — Пули-то ни одной ведь после покушения так и не нашли. А стрелял этот Оксфорд два раза, и оба — почти в упор. Сдается, что не было у него в пистолетах пуль. Так, пошумел только.
— Да зачем?
— А затем, дорогой Геннадий Иванович, что когда кто-то стреляет в молодую королеву, которая ко всему прочему еще и на четвертом месяце беременности, то этой королеве тотчас прощают все предыдущие грехи. Она ведь если сама и не уморила бедную эту леди Гастингс
[59], то, поверьте, сильно постаралась, чтобы кончина ее мирною не была. А от людей ведь такого не утаишь. Вот и поползли слухи. Королеве же при такой оказии надо думать не только о своем лице, но и, собственно, уже о троне. Поддержки света ни в коем случае лишаться нельзя. Мамаша-то королевы наверняка все еще о регентстве мечтает. У нее для этого и любовник влиятельный под боком есть — я сэра Джона Конроя
[60] имею в виду. Это ведь он, скорее всего, и организовал те самые слухи насчет королевы и леди Гастингс. И тут вдруг бедолага Оксфорд со своими пистолетами образовался. Да к тому же так вовремя! И все снова любят Викторию, а до покойницы никому дела нет. Ловко, чего тут сказать. Нам бы учиться и учиться.
Невельской в сомнении покачал головой:
— А не кажется вам, что все это как-то уж слишком сложно?
— Кажется, — с готовностью кивнул господин Семенов. — Только во Франции в короля настоящими пулями стреляют. А этого мистера Оксфорда, пожалуй, скоро сумасшедшим объявят и куда-нибудь в Австралию зашлют, чтоб о нем все забыли. Через несколько лет он и Эдвардом Оксфордом перестанет быть, а превратится, положим, в какого-нибудь мистера Фримена там на свободе. Глядишь — ему и домик симпатичный где-нибудь купят. В Мельбурне
[61], например!
Господин Семенов неожиданно весело засмеялся, как будто сказал замечательно смешную остроту, а после этого даже перевел свои слова шотландцу на английский язык. Тот, к удивлению Невельского, тоже гулко расхохотался, и смех обоих заговорщиков слился в одном гармоничном жизнерадостном аккорде.
Припомнив, что премьер-министром нынешней королевы, а также ее давним покровителем является лорд Мельбурн, в честь которого как раз и был недавно назван новый город в Австралии, Невельской понял намек на его возможное участие в шутовском покушении на королеву и тоже улыбнулся. Политика вдруг показалась ему детской возней, устремленной к мелким и глупым целям.
— Однако теперь — самое важное! — сказал господин Семенов, поднимаясь из кресла под бой часов на стене, показывавших полночь.
Шотландский барон тоже решительно встал, хоть это и далось ему не без труда, и молча вышел из комнаты.
— А мы разве не ради разговора с этим господином сюда пришли? — спросил Невельской.
— Ни в коем случае. Это мы просто время коротали.
Выйдя в коридор, они двинулись обратно в сторону танцевальной залы.
— Не упускайте его из виду, — шепнул господин Семенов, указывая на удаляющегося шотландца. — Он сейчас нам покажет.
— Что покажет?
— Просто наблюдайте за ним.
Гремевшая до этого в зале музыка смолкла, и в следующее мгновение они снова оказались в толпе взволнованных и разгоряченных людей. Теперь все эти мужчины и женщины были уже далеко не так скованны, как в самом начале вечера, и едва зарождавшееся в них тогда электричество сейчас ощутимым и мощным потоком проходило через каждого. Прикосновения, взгляды, нечаянные объятия, перемешавшееся дыхание, чужое лицо, внезапно оказывающееся рядом с вашим, — все то, что позволяет танцам быть значительнее, но в то же время безответственнее и веселее обычной жизни, — уже сделали свое дело, и нужное всем этим людям настроение, ради которого они сюда явились, безраздельно царило над оживленной толпой.
Невельской старался не отставать от своего спутника, хотя между ними то и дело возникало препятствие то в виде молодой особы с горящими глазами, то в облике солидного господина с очевидно несолидными мыслями в голове. Господин Семенов при этом не сбавлял шага, и следовавшему за ним по пятам флотскому офицеру приходилось постоянно шипеть извинения на том английском, который он умудрялся сейчас извлекать из своих не самых богатых на свете запасов иностранной речи. Внезапно его спутник остановился из-за того, что какая-то дама в пышном фиолетовом платье схватила его за рукав и стукнула довольно игриво по плечу сложенным веером. Избавиться от нее у господина Семенова, судя по всему, не имелось ни малейшей возможности, поэтому, приторно улыбаясь и уже разворачиваясь к ней в глубоком поклоне, он указал Невельскому тревожным взглядом на спину удалявшегося в толпе барона. Лейтенант, не задерживаясь, проследовал дальше за их общей целью.
