— Вот здесь они все и лежат, — схватил его за руку господин Семенов, останавливаясь рядом с каменным крестом.
— Кто лежит? — Невельской был так погружен в свои мысли, что не заметил, как они оказались посреди небольшого кладбища.
— Моряки из эскадры Сенявина. Я уже битый час вам о них толкую. Постойте! Вы, что же, меня не слушаете?
— Я слушаю, слушаю. — В подтверждение своих слов Невельской указал на длинное трехэтажное здание из темного кирпича. — Вот это королевский госпиталь… Как его там…
— Хаслар!
О трагедии, которая произошла с русской эскадрой под командованием адмирала Сенявина в 1809 году, Невельской, разумеется, знал, однако ему нестерпимо захотелось позлить своего спутника.
— Ну да. Только я не пойму, зачем мы сюда забрели. Вы ведь, кажется, в Лондон собирались ехать.
— Поезд отправляется через полчаса. — Господин Семенов снял с головы свой шапокляк, в раздражении хлопнул по нему рукой, и тот сложился в большой черный блин, тут же зажатый хозяином под мышкой. — А мы тем временем зашли сюда, чтобы почтить память русских моряков.
Дождь, мелкой настойчивой сеткой завесивший Портсмут с утра, теперь уже совершенно прошел, тучи куда-то разбежались, не по-весеннему припекало солнце, и господину Семенову в его сюртуке и брюках из хорошей шерсти было жарко. Его обычно насмешливое и высокомерное лицо утратило значительную часть своей насмешливости, и господину Семенову то и дело приходилось отирать с него пот.
— Большинство умерло от скорбутной болезни, — продолжал он повествовать о том, что Невельскому было известно и без него. — Эскадра простояла здесь под арестом почти год, с кораблей на берег англичане никого не пускали, в итоге на судах начался форменный мор.
— Прискорбно, — вздохнул Невельской, снимая фуражку и склоняя голову перед крестом.
Желание дразнить господина Семенова покинуло его, уступив место печальным мыслям о тех, кто лежал в чужой земле.
Несмотря на все чудеса науки и медицины девятнадцатого века, цинга, известная больше под именем «скорбутной болезни», в дальних морских путешествиях оставалась по-прежнему непобедимым и свирепым врагом. Одни усматривали ее причину в однообразии корабельного рациона, другие — в загнившей воде, которую приходится пить за невозможностью пополнить запасы. Кто-то винил постоянную сырость и тяжелый воздух на нижних палубах, где живет экипаж, а кто-то настаивал на том, что «морской скорбут» заразен подобно холере. Так или иначе, появление даже малейших признаков цинги на судне означало с неизбежностью лишь одно: смерть уже на борту. Во всех флотах мира ежегодно от «скорбутной болезни» людей погибало больше, чем в морских сражениях.
— И что самое любопытное, — говорил тем временем господин Семенов. — Именно в этом королевском госпитале Хаслар некогда трудился доктор Джеймс Линд. Знаете, чем он прославился?
— Никак нет.
— Он развивал и отстаивал теорию, согласно которой цингу можно победить обычными цитрусовыми фруктами — лимонами, например. Ему, разумеется, никто в британском ученом мире не верил. Более того, даже подняли на смех. Однако моряки английские с тех пор лимоны в кругосветное плавание на всякий случай берут в изрядном количестве.
— Это я знаю, — кивнул Невельской. — Но, по мне, так больше похоже на суеверие. От страха чего только не сделаешь.
— Жаль, что он не дожил до прихода эскадры Сенявина, — вздохнул господин Семенов. — Смог бы доказать свою теорию на наших моряках. Под этим крестом их бы сейчас лежало не так много.
— Вы серьезно верите в лимоны? — Невельской надел фуражку и скептически посмотрел на своего спутника.
— А почему нет?
— Да потому, что не существует прямых доказательств. А вот лишнего места в трюме в дальнем походе не бывает.
Если загрузить ваши лимоны, придется оставить на берегу что-то действительно важное — возможно, такое, от чего будет зависеть жизнь команды и корабля. Опасностей и лишений в океане превеликое множество.
— А цингу вы таковой опасностью не считаете? — господин Семенов ехидно прищурился.
— Считаю. Но лимоны, как спасение от нее, могут быть просто бредом сумасшедшего английского доктора.
— Он был шотландцем.
— Прекрасно.
Невельской коснулся козырька своей фуражки, глядя на крест, а затем повернулся и пошел прочь. Гравий под его сапогами скрипел так, словно он специально добивался этого звука.
— Кстати, насчет безумия, — заторопился его спутник, устремляясь за ним. — В этом госпитале имеется приют для умалишенных моряков.
— Вы часом не меня туда решили определить?
Господин Семенов рассмеялся.
— Нет-нет, ни в коем случае! Касательно вас абсолютно другие планы.
— Да? — Невельской остановился посреди неширокой аллеи, перекрыв собеседнику всякую возможность обойти его и ускользнуть от ответа. — Какие же?
Господин Семенов, явно не ожидавший подобной прямолинейности, болезненно сморщился, словно наступил на что-то пренеприятное и скользкое. Все его поведение, более того — весь его образ жизни предполагали замысловатое кружение, витиеватые танцевальные па в направлении той цели, которую он себе наметил, и ни в коем случае, ни при каких обстоятельствах к этой цели он не двигался прямиком. Его способ достижения поставленной задачи напоминал тактику хитрого кота, который не то что старается не смотреть на возможную и уже намеченную добычу а на самом деле не смотрит на нее, не выпуская при этом ни на секунду из поля своего внимания и умудряясь наблюдать за нею затылком, спиной и даже хвостом, а жертва, усыпленная этим его равнодушием, понятия не имеет, что она не только обречена, но уже схвачена, съедена и по большому счету переварена в питательную и полезную для организма господина Семенова субстанцию.
Поэтому внезапный вопрос Невельского поставил записного хитреца в тупик. Он оскорбил его грубой необходимостью назвать вещи своими именами, отказавшись от масок, уловок и обманных движений.
— Я вам скажу, какие планы строятся на ваш счет, — после долгой паузы произнес он. — Однако не прежде, чем вы объясните мне, по какой причине вице-адмиралу не было доложено о нападении на великого князя в Лиссабоне.
Теперь уже Невельскому пришлось проявлять чудеса самообладания, дабы не показать, насколько он захвачен врасплох. Помогла ему в этом, как ни странно, сама постановка вопроса. Господина Семенова, судя по сформулированной им претензии, ничуть не беспокоил сам факт угрозы, которой подвергся сын императора. Не волновали его и связанные с устранением этой угрозы действия Невельского, определенно выходящие за границы как необходимости, так и законности. Единственное, что он счел важным во всей этой ситуации, — молчание Невельского после. Этому факту господин Семенов по какой-то причине придавал наибольшее значение.
— Согласно всем уложениям, вы обязаны были немедленно сообщить о чрезвычайном происшествии. Однако этого не произошло. Мы с Федором Петровичем ждали от вас доклада не один день. Скажите, дорогой Геннадий Иванович, вам правда закон не писан? Регламент, устав, правила — это все не про вас?
