Точно! Неужели она думала, что ее вчерашняя экскурсия к белорусским банкоматам пройдет даром?
– Иди сюда, дорогая. Давай, помогу тебе встать, – он рывком притянул ее к себе и впечатался в губы классическим брежневским поцелуем.
Когда Кира оторвалась, судорожно хватая ртом воздух и пытаясь вернуть мыслям четкость, на нее уже смотрели со всех сторон. Даже в мужском коллективе такие лобызания не могли не привлечь внимания. Кто-то хихикал, кто-то с довольным видом щелкал камерой смартфона. Про бухгалтерию и говорить не стоило. Эти тетки во главе с Липкиной прильнули к стеклянной стене своего отдела, как космонавты к иллюминатору. И если большинство дам наслаждались картинкой с обложки любовного романа, то на лице Ольги был написан неподдельный ужас. Она только что кулаками в стекло не била, чтобы восстановить справедливость. И Кира не сомневалась: шок вызван не тем, что Саакян едва не всосал ее целиком, а тем, что об этом не было доложено заранее.
– Ты чего? – Скворцова с трудом опомнилась и усадила Эрика на свой стул. – Что за цирк?
– Разве это цирк? По-моему, типичное поведение влюбленных голубков.
– Я не знала, что любовь превращает армян в вантуз!
– Ты просто не разбираешься в страсти, – нежно улыбнулся он и протянул ей цветы.
Чертову тучу огромных малиновых астр.
– Как ты прошел с ними в дверь? – Она удивленно вертела перед собой целую клумбу и прикидывала, где взять чудовищных размеров ведро.
Еще ей пришло в голову, что примерно так, наверное, чувствует себя учительница начальной школы на первое сентября.
– Я хотел заехать за розами, – пояснил Эрик, невинно распахнув глаза. – Но увидел у метро старушку с астрами. Купил все. И человеку помог, и цветы видишь какие… Настоящие, не какие-нибудь безликие голландцы.
– Спасибо, конечно… – от неожиданной откровенности Кира растеряла способность язвить. – Но зачем все это?
– Ну как? Чтобы подготовить твой коллектив. К новому статусу.
– Какому?
– Декретному, – шепнул он, выразительно подмигнув.
– А при чем здесь мой коллектив? – насторожилась она.
– Ты ведь не хочешь сплетен? Я подумал: раз уж моя семья в курсе, то почему бы и твоих не подготовить? Ну, с мамой твоей я еще не знаком, хотя было бы неплохо, а вот сослуживцам показаться – самое время. Зато потом вопросов не возникнет.
– Ты бы предупредил хоть… – Кира покосилась в сторону бухгалтерии: Липкина демонстративно отвернулась. – Я бы подруге сказала. А то она теперь обидится.
– Эта рыжая, что ли? Которая в клубе как-то была? Я думал, вы друг от друга ничего не скрываете.
– Примерно так. Но я же не буду ей докладывать, что у меня все настолько плохо!
– То есть я – это, по-твоему, самое дно? – Эрик обиженно изогнул бровь.
– Да нет же… Ну… Мы же оба понимаем… Что ты – это не ты, а так… Разовая акция. В смысле… Ты понимаешь.
– Нет-нет, объясни-ка мне, – он скрестил руки на груди.
– Не надо мне тут разыгрывать оскорбленную невинность. Профессор Штейнберг говорит, что, возможно, понадобится не один цикл. Так что ты должен быть наготове.
– Значит, из платной клиники ты пошла прямиком к еврею?
– Как-то не додумалась спросить в регистратуре, нет ли у них армян!
– Ладно, дело твое. То есть статус матери-одиночки тебя не пугает, а вот родить от меня – этот факт ты бы предпочла скрыть? – напирал он.
– Ты можешь потише? – Она с опаской оглянулась. – Нет, конечно! Просто мне довольно стыдно, что… Что ты делаешь это в качестве одолжения. Ну то есть, если бы все было по-настоящему, это одно. А это… Неужели ты не понимаешь, как это унизительно для меня?!
– Но почему тогда…
Его ответ прервал телефонный звонок.
– Подожди, – она увидела на экране номер секретарши. – Слушаю.
– Сан Сергеич у себя, – чопорно отозвалась Леночка. – Но он зашел на минутку. Если он вам нужен, зайдите сейчас.
– Извини, Эрик, – Кира отложила телефон. – Ты посиди тут. И цветы возьми. Я весь день собиралась с духом, чтобы отказаться от рекламы. Если сегодня не сделаю, то опять передумаю.
– Иди, – спокойно кивнул он. – Потом поговорим. И не сдавайся, слышишь?
Кира взглянула в его черные, как будто вовсе без радужки, глаза. Только сейчас почему-то заметила, что у него чересчур пушистые для мужчины ресницы. Их стоило вставлять в фоторедакторе на рекламу французской туши. Как он умудряется быть таким разным? Как заставляет ее испытывать целую палитру эмоций за жалкие несколько минут? То поддевает, то вызывает непереносимое желание пристукнуть на месте, то вдруг смотрит вот так, тепло и понимающе, и она чувствует, что у нее есть тыл? Господи, как же это приятно, когда кто-то готов поймать тебя сзади, если ты вдруг опрокинешься навзничь! Как хорошо, когда кто-то может сказать тебе: «Давай! Вперед! У тебя получится!» Как ей этого не хватало… И как страшно к этому привыкнуть и потом вновь остаться в одиночестве.
Она втянула воздух, потому что вдруг стало слишком тесно дышать. Кивнула. И, подняв подбородок, направилась в кабинет шефа.
Она не стучала, не заглядывала, чуть пригнувшись, как делала это всегда. Просто распахнула дверь и дождалась, пока Локотков повернется к ней лицом.
– Александр Сергеевич, – четко произнесла она, как та женщина-генеральша. – Я не буду рекламировать «Айтиком» в своих монологах.
Глава 18
Локотков даже не стал изображать удивление. Просто указал взглядом на дверь.
– Прикройте, пожалуйста. И сядьте.
– Я не изменю своего решения, – твердо сказала Кира больше себе, чем ему, но все же просьбу выполнила.
– Садитесь, садитесь. Может, коньячку?
– Послушайте, я не люблю эти реверансы. Давайте прямо. Мое повышение отменят?
– Ну что же вы так плохо о нас думаете? – Локотков опустился в кресло, заставив мебель жалобно скрипнуть, поерзал и сложил руки на животе. – Это же был не шантаж. Просьба. Так устроен мир: люди могут дать друг другу какую-то выгоду.
– Я шла на проект не за выгодой, – Кира упорно боролась с неприязнью.
– Ну, конечно. За идею, – нехорошо усмехнулся Локотков. – Я же не первый день живу. За идею вон в электричках можно с протянутой кепкой ходить. А это шоу-бизнес.
– Это хороший профессиональный уровень. И больше ничего.
– Ну-ну. Я ожидал чего-то подобного. От вас, правда, чуть позже. Мне вы казались чуть более стойкой.
– Вы о чем? – Кира напряглась, мысленно возводя в квадрат триста двадцать восемь, чтобы выглядеть вежливой.
– Популярность, статус… Набиваете себе цену, Скворцова? Нет-нет, не отрицайте, – он махнул пухлой ручкой. – Все мы люди. Здесь никто не станет вас осуждать. Чего вы хотите? Прибавки? Премии? Новой должности? Может, дополнительной недели отпуска? Проявите сговорчивость, и я смогу пошуршать насчет путевки за счет компании. В качестве поощрения работнику месяца. Что скажете?
