Вторая странность: на дорожке перед домом не было видно машины, и вопрос, как наш гость умудрился остаться абсолютно сухим, придя без зонта, повис в воздухе, вызывая смутную тревогу, точно слабый запах газа.
— Вы все — мертвецы, — произнес он.
Глава 3
— Боже правый! Надеюсь, вы простите меня. Я не совсем точно выразился. — Старик прикрыл глаза ладонью и покачал головой. — Я перегнул палку. Преувеличил для пущего драматизма, как в телесериале. Приношу свои извинения. Давайте попробуем заново, ладно?
Он улыбнулся и откашлялся:
— Вы все почти мертвы. Зависли между жизнью и смертью. Время для вас намоталось на осколок реальности, образовав замкнутую на саму себя потенциальность, именуемую «Проснись в Никогда».
На сей раз удовлетворенный, он кивнул и перевел дух.
— Вы не единственные, кто столкнулся с этим феноменом. Такие моменты возникают одновременно в прошлом, настоящем и будущем по всему миру, во всей Вселенной, известные и неизвестные, скомканные и развернутые. Время движется не линейно. Оно изгибается и мчится через туннели и мосты. Ускоряется. Потом замедляется. Может даже сойти с рельсов. Так вот… В этой заминке, назовем ее так, каждый из вас существует в данный момент. И останется там до нового уведомления.
Старик поклонился, как бессменный инспектор манежа из бродячего цирка
— с изящной непринужденностью, к которой примешивалась усталость.
— Я — Хранитель, — сообщил он. — Другого имени у меня нет. То, как я выгляжу и веду себя, мой голос, моя походка, мое лицо, все, что я говорю и думаю, — это совокупность пяти ваших жизней в том виде, в каком они были прожиты. Представьте себе уравнение. Настоящий момент равняется вашим душам плюс окружающие обстоятельства. Хотите еще пример? Представьте, что сознание каждого из вас помещено в блендер. Блендер включают на полную мощность. Получившийся коктейль и есть настоящий момент. А если с вами есть кто-то еще? Это будет несколько другой момент. Я добавил бы к сказанному несколько слов. У меня были бы другие волосы. Другие руки. Другие туфли. «Доксайдеры» вместо «Стива Мэддена». Но я отвлекся. Окружающие обстоятельства. Конечно, вам интересно, что я имею в виду. Так вот…
Он фыркнул, по-прежнему улыбаясь.
— Каждый из вас в настоящий момент лежит, вроде как мертвый, на обочине прибрежной дороги. Смерть наступила вследствие недавнего лобового столкновения с эвакуатором марки «шевроле-кодьяк» под управлением некоего Говарда Хейворда, пятидесяти восьми лет от роду, проживающего в Саут-Кингстауне, на Адмирал-роуд, двести восемьдесят один. Время стоит на месте. Оно заключено в одной восьмой секунды, как мотылек в банке. Выход, разумеется, есть. Мотылек может выбраться из банки, а время — вновь возобновить свой ход. В течение трех последних минут каждого пробуждения каждый из вас должен проголосовать. Выбрать того единственного, кто выживет. Он вернется к жизни. Остальные же умрут по-настоящему. Это состояние перманентное, но при этом совершенно непознаваемое. Решение должны принять все вместе, допускается лишь один голос в пользу кого-то другого. В живых останется только один. Исключений быть не может. Вопросы есть?
Никто не проронил ни слова.
«И все-таки он маразматик», — подумала я. И похоже, в прошлом подвизался на актерском поприще, потому что произнес свою речь с интонациями закадрового рассказчика из старых вестернов пятидесятых годов, хорошо поставленным баритоном, слегка нараспев, в старомодной величавой манере. Слова лились из него легко и непринужденно, будто он не раз произносил эту речь в прошлом.
Теперь он ждал, что мы скажем в ответ.
— Браво! — захлопал в ладоши Киплинг.
— Погодите, — нахмурилась Марта. — Он что, продает Библии?
— Чего вы хотите? — осведомился Кэннон.
Старик пожал плечами:
— Я всего лишь ресурс. Я не ищу вознаграждения, ни денежного, ни какого-либо еще. И тем не менее я желаю вам успеха.
— Успеха в чем? — захотела уточнить Уитли.
— В голосовании.
— Послушайте… — сказал Кэннон. — У нас был тяжелый вечер. Скажите прямо, чего вы хотите.
— Видимо, я не сумел как следует донести до вас суть дела. Вы предпочли бы получить эту новость в другом формате? Представление в лицах? Презентационные карточки? Иной язык? На итальянском даже самое зловещее предсказание звучит мягче, именно поэтому Данте использовал его для своего «Ада». — Он откашлялся. — Buonasera. Tra la vita e la morte, il tempo е diventato congelato…
[7]
— Хватит! — рявкнул Кэннон. — Убирайтесь отсюда.
Старика это нисколько не обескуражило. Он улыбнулся, обнажив мелкие серые зубы:
— Ну что ж… Удачи вам всем. Бог в помощь.
Он легко сбежал по ступеням, зашагал по подъездной дорожке и через несколько секунд, мокрый с ног до головы, скрылся в темноте двора. Нам были слышны его шаги по мокрой траве.
— Умеют же некоторые мозг выносить, — хмыкнула Марта.
— Ему надо выдать приз как худшему продавцу всех времен и народов. По-моему, он подсмотрел приемы продаж в «Монти Пайтоне».
— Как он там нас назвал?
— Мертвецами, — прошептала я.
— А, точно. Со мной всякое случалось. Бывал и мертвецки усталым, и мертвецки пьяным. А вот просто мертвецом — еще ни разу. Звучит не слишком жизнерадостно.
— Да он религиозный фанатик, — сказала Уитли, грызя ноготь. — Ведь похоже? Из какой-нибудь секты. Может, в полицию позвонить? Вдруг он там не один? Вдруг они решили вломиться в дом и поубивать нас всех или что-нибудь в этом духе?
— Нет, он безобидный, — пробормотал Кэннон. Вид у него, впрочем, был обескураженный. Он прищурился, глядя на пустую дорожку, потом внезапно схватил зонтик и выскочил на крыльцо под очередной оглушительный раскат грома, после которого дождь полил еще сильнее. Выйдя во двор, он оглянулся по сторонам и скрылся в том же направлении, что и старик.
Мы молча ждали. Всем было не по себе.
Примерно через минуту Кэннон вернулся:
— Похоже, он успел выйти на дорогу. Как сквозь землю провалился.
— Давайте проверим камеры наблюдения, — сказала Уитли.
Они двинулись в подвал, где были установлены мониторы. Кип с Мартой, бормоча о том, что им нужно «выпить чего-нибудь покрепче, пока не настал пенсионерский зомби-апокалипсис», поплелись обратно в гостиную.
Я стояла на том же месте и вглядывалась в темноту.
Этот старик определенно вызывал у меня тревогу. Велеречивость, церемонность, выговор такой же, как у диктора и одновременно у человека, год прожившего в Англии, — за всем этим, казалось, скрывался тонкий расчет. Словно то, что он рассказал нам, было лишь небольшой частью грандиозного плана.
