Это меня не удивило. Размолвки этих двоих никогда не длились долго.
Заглянув в гараж, где БВО Берт держал коллекцию классических автомобилей, я обнаружила на полу влажные следы шин. Я отправилась к нему в кабинет, просмотрела все страховки и выяснила, что в гараже недоставало красно-коричневого «роллс-ройса сильвер спер» 1982 года выпуска.
В последующие несколько пробуждений я пыталась их нагнать.
Это казалось невозможным. Они не выезжали ни на шоссе, ни на одну из известных всем прибрежных дорог. Куда же они скрывались, да еще так стремительно? Лишь бесчисленное множество пробуждений спустя, свернув на неприметную безымянную грунтовку, я увидела черную деревянную вывеску, на которой изящным викторианским шрифтом было выведено: «Рундук Дэви Джонса».
Еще через милю второй знак сообщал: «Проезд только для членов клуба».
Я въехала на парковку. «Рундук», похоже, был элитным яхт-клубом. У пристани колыхались многочисленные яхты. Чуть поодаль виднелись здание клуба и пляжный бар в гавайском стиле. Загорелые яхтсмены в голубых футболках поло деловито расхаживали по пристани с зонтиками и айпадами в руках.
Красно-коричневый «роллс-ройс сильвер спер» был припаркован прямо передо мной.
Уитли с Кэнноном я увидела почти сразу же.
Они болтали о чем-то с пенсионерами, тремя семейными парами лет шестидесяти-семидесяти. Женщины, все как одна, были крашеные и коротко стриженные, с подтянутыми телами, похожими на восклицательные знаки. Мужчины — лысые и пузатые. Все они весело смеялись. Уитли с Кэнноном смеялись так сильно, что я, выбравшись из пикапа и прикрывшись зонтиком, встала столбом посреди парковки и, разинув рот, уставилась на них — настолько нормальными людьми они казались, людьми, у которых было завтра.
Похоже, они чего-то ждали.
Судя по всему, это было приглашение прокатиться на суперъяхте «Последнее ура», стоящей на якоре неподалеку от них. Минуту спустя Уитли с Кэнноном с выражением деланого изумления поднялись по тиковому трапу, прошли по вертолетной площадке и скрылись внутри.
Ошарашенная, я подошла к яхте. Матросы в щегольской униформе завершали приготовления к отплытию.
— Куда вы направляетесь?
— На Бермуды.
Через несколько минут яхта снялась с якоря. В тот вечер, как и во все предыдущие, Уитли с Кэнноном не вернулись в Уинкрофт для голосования. К началу следующего пробуждения их и след простыл.
Что они задумали? И почему этот вопрос вызывал у меня такой ужас?
Мне нужно было уложиться в тридцать три минуты.
Яхта «Последнее ура» уходила к Бермудам ровно через сорок семь минут после того, как я просыпалась на заднем сиденье «ягуара». К тридцать третьей минуте было уже слишком поздно. Вокруг сновало слишком много матросов, чтобы проскользнуть на борт незамеченной. Я попадалась миллион раз.
— Прошу прощения… Вы кто такая?
— Привет!
— Вы не имеете права здесь находиться.
— Это «Плетельщица снов»?
— Это «Клеопатра III»?
— Я ищу капитана Мартина. Я его племянница.
Раз за разом я ретировалась, бормоча извинения, не обращая внимания на подозрительные взгляды, и возвращалась к своей машине несолоно хлебавши. Мне оставалось лишь наблюдать за тем, как Уитли с Кэнноном поднимаются на борт и уходят в открытое море.
Единственный шанс заключался в том, чтобы, едва проснувшись, схватить ключи от машины Кэннона, запрыгнуть в его «мерседес», вдвое более быстроходный, чем мой пикап, и помчаться напрямик, не разбирая дороги, через болота и пески со скоростью девяносто миль в час к «Рундуку Дэви Джонса».
Там я оставлю машину за деревом, поспешу к небольшому катеру, пришвартованному по соседству с «Последним ура», и сделаю вид, что собираюсь садиться на катер. А когда юнга на палубе отвлечется, чтобы проверить свой мобильник, у меня окажется двадцать секунд на то, чтобы взбежать по трапу и юркнуть в первую дверь на моем пути. За ней будет нарядная игровая комната с музыкальным автоматом и пинбольными машинами. Дальше — пятнадцать секунд на то, чтобы преодолеть три лестничных пролета до пассажирской палубы и скрыться в каюте в самом конце коридора.
Окно ее выходило на причал. Именно там, приоткрыв иллюминатор, я стала свидетельницей поразительной сцены — вернее, разыгранного как по нотам спектакля. Уитли с Кэнноном изображали студентов-молодоженов из Колумбуса, штат Огайо: им якобы только что сообщили о серьезной поломке арендованной яхты, что поставило крест на их свадебном путешествии. Они громко сокрушались по поводу столь прискорбного поворота судьбы, и их — разумеется, совершенно случайно! — услышал владелец «Последнего ура», Тед Дейзи из Цинциннати, немедленно пригласивший несчастных новобрачных на свою яхту.
— Хотите провести неделю с нами? Места у нас предостаточно, всем хватит.
— Это очень великодушно с вашей стороны, сэр, — сказал Кэннон. — Но мы не можем принять такое предложение.
— Ерунда. Правда, вам придется провести медовый месяц среди старичья. Но я даю слово, что мы не станем вам докучать. Есть шеф-повар, аниматор и всяческие развлечения.
— Что скажешь, солнышко? — обратился Кэннон к Уитли.
Та закусила ноготь.
— Даже не знаю, зайчик.
Я поразилась тому, как четко и слаженно они разыгрывают свою партию — точно опытные чечеточники с Бродвея. Сколько пробуждений ушло на то, чтобы вывести идеальную формулу, позволявшую получить приглашение? Десять? Десять тысяч?
— Ребята, вы едете с нами. Я настаиваю на этом. Тед Дейзи. А это моя жена, Пэтти.
— Артвелл Кэлвин-третий, — отрекомендовался Кэннон.
— Анестейша Кэлвин, — произнесла Уитли, качая головой. — Даже не знаю, что я сделала в своей прошлой жизни, чтобы заслужить такую доброту. Кажется, я сейчас заплачу.
Чем мне представлялось путешествие на «Последнем ура»? Расслабленной увеселительной поездкой? Прекрасным увлекательным сном, в котором Уитли с Кэнноном могли забыться и не вспоминать о Никогда?
Все оказалось не так. Совершенно не так.
Я могла бы догадаться. Их отношения в Дарроу всегда были бурными. Они занимались сексом в чуланах, в классах, на крышах, в лесу, на хорах в школьной церкви — и их ни разу не застукали. Они ходили по школьным коридорам, обнявшись так, что их руки напоминали боа-констрикторов, и это нервировало как учеников, так и учителей, хотя вслух никто ничего не говорил. В конце концов, они входили в пятерку лучших учеников класса. Уитли говорила об их любви как о неутолимой жажде. Мне же она виделась скорее смертоносной пулей, стремительно несущейся в цель. Был ли целью один из них или ничего не подозревающий третий, я понятия не имела. Они ссорились, мирились, ненавидели друг друга и не могли прожить друг без друга ни единой секунды.
Они звали друг друга Сид и Нэнси
[13]. Они воровали ради развлечения. Объектом их внимания мог стать любой предмет на кампусе, крупный или мелкий: билеты к экзамену по углубленному курсу физики; морской пейзаж из художественной галереи за двенадцать тысяч долларов; безразмерный клетчатый жилет директора Траска, в котором тот имел неосторожность появиться на школьном празднике; даже экскаватор со стройплощадки библиотеки. Они проворачивали очередную операцию, после чего всю школу еще неделю лихорадило, звучали громкие объявления и угрозы отчислить хулиганов, а кучу ничего не подозревающих учеников вызывали к начальству, требуя выложить все, что им известно, — до тех пор, пока пропавший предмет так же тихо и быстро не возвращался на свое место. Причинами эскапад не были, как случается обычно, злость на весь мир или извращенное желание привлечь к себе внимание. Нет, Уитли с Кэнноном делали все из любви к искусству, из желания продемонстрировать свое превосходство над окружающими, не говоря уже о стремлении перещеголять друг друга.
