Он заваривал чай.
Чая он попросил первым делом, едва переступил через порог, а поскольку все мы пребывали в крайнем смятении и не отреагировали на его слова, он, к
полному нашему изумлению, занялся этим сам. Он набрал в чайник воды, поставил его на плиту, зажег газ и достал из шкафчика кружку, точно был частым гостем в этом доме.
— Запомните одну вещь, — возможно, это вас приободрит, — продолжал он, отточенным движением поправляя узел синего шелкового галстука. В этот миг на него упал свет лампы, и я различила на шелке отчетливый орнамент в виде оленей, точно воспроизводивший скульптуру у входа в Дарроу. — Многие попадали в Никогда и до вас. Многим предстоит попасть туда в будущем. Сотни миллионов завершат свой земной путь, так и не получив шанса, который выпал каждому из вас. Считайте это драгоценным даром. Шансом изменить историю, ибо, выбрав того, кто останется в живых, вы повлияете на бесконечные миллиарды будущих мгновений. Вы должны полагаться друг на друга. Каждый из вас — ключ, а все остальные — замки к нему. Это не кошмар и не сон. Это трещина, в которую все вы будете падать, пока не придете к согласию. Чем скорее вы смиритесь со своим положением, тем скорее покончите с ним.
Этот старик в доме, снова в доме, одетый все в тот же темный костюм, говорящий все тем же величавым голосом, настолько не вписывался в реальность, что никто из нас не мог вникнуть в его слова. Уитли с Кипом стояли у кухонного островка и таращились на него разинув рот, словно им явился полтергейст. Марта с каменным лицом сидела на диване, — казалось, будто она собирается упасть в обморок. Я изо всех сил старалась вдумываться в то, что говорит старик: вдруг это поможет понять, кто он такой на самом деле? Но все это время мой внутренний голос буквально-таки вопил: «Это розыгрыш. Просто розыгрыш!» Это не могло быть правдой. Кто-то решил сыграть с нами изощренную и злую шутку — то ли международные террористы, то ли хакеры из «Анонимуса» или из другой группировки.
Еще раньше я заметила краем глаза, как Кэннон скрылся наверху. Теперь он вернулся со спортивной сумкой на плече.
— Я поехал, — объявил он.
— Как?! — немедленно вскинулась Уитли. — Куда?
— В аэропорт.
— Но сегодня вчерашний день, — сказал Кип.
— Нет. Не вчерашний. Да, мы не можем этого объяснить, но какое-то объяснение существует. Наверняка на физическом факультете Гарварда ищут его прямо сейчас.
— Боюсь, на физическом факультете Гарварда ничего не знают о вашем бедственном положении, — вмешался Хранитель, наматывая чайный пакетик на ложку, чтобы отжать его. — Сейчас там ломают голову над квантовой гравитацией. Точнее, над вакуумной катастрофой.
Кэннон послал ему холодный взгляд:
— Я еду домой.
— И что ты будешь там делать? — поинтересовался Кип. — Пожалуешься мамочке? «Мама, сегодня опять настало вчера»?
Кэннон пожал плечами:
— С ним я тут хрен останусь.
Он вышел. До нас донесся хлопок входной двери. И тут Уитли неожиданно со всех ног бросилась за ним. И Киплинг. И Марта тоже. Все разом сорвались со своих мест и побежали, словно узнали, что у старика есть при себе взрывчатка, на ходу хватая ключи от машин, сумочки, кофты, телефоны. Мне не хотелось оставаться с ним наедине, поэтому я тоже схватила сумку и выскочила под дождь. Все наперегонки неслись к своим машинам. Один за другим завелись двигатели; вздрогнув, пришли в движение дворники. К тому времени, когда я раскочегарила свой старенький «додж», остальные четыре машины уже скрылись.
Хранитель вышел на крыльцо и остановился, прихлебывая чай.
Все это — наше бегство, притом что в доме оставался совершенно незнакомый человек, — было безумием, которое не укладывалось в голове.
— Не волнуйся! — жизнерадостно крикнул он мне, перекрывая шум дождя.
— Я обещаю не красть хозяйское серебро!
Я втопила в пол педаль газа, и «додж» с ревом рванул с места. Меня не отпускало ощущение, что за мной гонятся. И все же, завернув за очередной поворот, я увидела, что никто меня не преследует. Когда я бросила прощальный взгляд на Уинкрофт — красный кирпичный особняк, притулившийся за холмом,
— даже Хранитель куда-то исчез.
Начинало темнеть. Дождь все лил и лил со свинцового неба. Я проехала несколько миль, пристально вглядываясь в каждого встречного водителя, желая убедиться, что все они — настоящие, живые люди, а не призраки, инопланетяне или зомби (большинство из них таращились на меня, видимо гадая, что со мной случилось), и начала понемножку расслабляться. Все водители выглядели совершенно нормальными людьми, живыми, обыкновенными. Они жевали жвачку и тыкали в кнопки радиоприемников, нимало не задумываясь о том, какой сегодня день и сколько времени.
Все было в порядке.
Я снова набрала номер мамы.
— Би?
— Вы где?
— В кино. Что случилось? В прошлый раз у тебя был такой странный голос, мы с папой даже испугались…
Я поехала прямиком в Уэстерли. Родители, белые как мел, ждали меня перед кинотеатром. Я припарковалась посреди пожарного проезда, выскочила из машины, не заглушив двигателя, и обняла их.
Они настоящие. Я не сплю. Все будет хорошо.
Мама была расстроена:
— Не вздумай никогда больше общаться с этими…
— Виктория! — одернул ее папа.
— Что? Ты посмотри на нее. На ней лица нет. Все! Хватит с нас одного раза. Эти ее друзья — они же насквозь гнилые. Избалованные. Всю жизнь живут и никогда не смотрят на то, что наворотили, а мамочки и папочки утирают им сопли и выгораживают их.
— Они ведь совсем дети.
— Из-за этих «совсем детей» наша дочь два месяца не могла ни есть, ни спать, если ты не забыл.
— Это был шок. И горе.
По моим щекам текли слезы, но родители, конечно, не догадывались о том, что это слезы облегчения. Дня, который уже был, на самом деле не было.
А все это — было.
Я кое-как успокоила родителей, и мы поехали ужинать в «Шейкдаун». Мы поболтали с Арти, который угостил нас яблочным пирогом за счет заведения. Мы прогулялись по дощатому настилу вдоль набережной, обсуждая очередное предложение от застройщиков: продать «Капитанскую рубку», чтобы на ее месте выросли жилые дома. Родители были встревожены не столько моим внезапным появлением, сколько неожиданным энтузиазмом по поводу перспективы провести с ними вечер: на протяжении всего лета я относилась к ней холодно. Но вслух они ничего не сказали, сделав вид, что поверили в объяснение моего внезапного отъезда: «Я не могла больше там оставаться. Мы просто переросли друг друга, понимаете?»
А еще они всю дорогу добродушно посмеивались над моим маниакальным стремлением продлить этот вечер, полюбоваться каждым морским пейзажем в каждой витрине каждой галереи, прогуляться к старым качелям на пляже, рядом с которыми, на стене, краской из баллончика была выведена надпись: «Жизнь — всего лишь сон», оттягивая необходимость ехать домой и ложиться спать.
